— Ни о каком разводе и не мечтай, — беспечно фыркнул он и, насвистывая, уткнулся в газету.
А на следующий день преподнес ей в подарок кольцо и вновь улыбался как ни в чем не бывало.
"Он испугался, что может меня потерять. Наверное, я все-таки что-то значу для него", — поняла Ольга, и сомнения охватили ее с неистовой силой. А может, потерпеть? Подождать немного, пока не вырастут дети? Да, Виттор ей противен, но матери нельзя думать только о себе. Семья — это главное, это то, ради чего женщине есть смысл жить на свете, стоит ли рушить все сгоряча, просто потому, что былая любовь к мужу прошла бесследно? Рамон по-прежнему ждал ее в молельне под темплом темного бога, но, пребывая в сомнениях, Ольга на время воздержалась от встреч.
"Не спеши, Оленька, — звучал в голове добрый отцовский голос, — не спеши, не спеши. Выдохни…"
И Ольга выдохнула.
Как оказалось — зря.
Муж боялся ее потерять, но не от большой любви. Из-за денег. Это стало ясно, как только их счета опустели и Виттор впервые позволил себе не сдерживаться в присутствии жены, сорвав на ней дурное настроение. Раньше он не допускал грубых слов в ее адрес, а будь жив ее отец — и сейчас бы побоялся. Перед смертью папа признался Оленьке, кто спас ее брак, когда Виттор собрался уходить из семьи. Тогда она горячо благодарила.
Теперь она ясно видела, что вышла замуж за человека, который родился с искренней и непоколебимой любовью лишь к одной персоне — самому себе — а все остальное человечество существовало, чтобы в восхищении аплодировать ему стоя. Тех, кто не мог или не хотел восхищаться, супруг Ольги выбрасывал за борт своей жизни, как апельсиновую кожуру.
Она бы снова попросила о разводе, но стало не до того, пришлось срочно выдавать замуж Эльзу. А едва удалось оправиться от этого события — как пропал Кристоф. Ольга все глаза себе выплакала, часами просиживала в полицейском участке, умоляя найти ее мальчика, а коротать бессонные ночи помогало лишь вино, но шли дни, а сын не возвращался.
— Вы уверены, что его похитили? — усмехнулся частный детектив, которого Ольга наняла на взятые у подруг взаймы деньги, чтобы отыскать сына, когда стало ясно, что полиция ничем не может помочь. — Некоторые майстры в его возрасте частенько уходят из дома по доброй воле.
— Он — не майстр. И он не мог уйти из дома по доброй воле, — отрезала Ольга, — он же пропадет без меня.
— Да? — хмыкнул детектив, записывая что-то в крошечный блокнотик. — Вам, лаэрда, виднее.
Конечно, ей было виднее, она же мать. Мать, которая потеряла всех детей, одного за другим. Ну хорошо, Димитрий уже родился неправильным, он обезумел еще с малых лет, а теперь, с годами, и вовсе превратился в циничное и беспринципное животное, так что Ольга почти привыкла считать его заранее мертвым, и даже факт, что старший сын остепенился и обзавелся женой, ничего в ее глазах не менял. Но Эльза. Девочка уехала, даже не сообщив родным новый адрес. А ее дорогой младший мальчик… где же он теперь?
Чувство вины душило Ольгу: она рассказала детективу не все. И в полиции тоже кое о чем умолчала, не повернулся язык. Потому что пришлось бы упоминать все с самого начала, иначе они бы не поняли, что осознала благородная лаэрда, когда застала сына с Виттором прямо в разгаре ссоры.
— Она же была со мной, — кричал ее дорогой мальчик ее супругу, стискивая кулаки и подрагивая от ярости. Ольга не могла не заметить, что ему надо помыться, переодеться и срочно обратиться к врачу. — Я же люблю ее.
Опять эта рыжая, будь она неладна. Материнское сердце Ольги сжалось от страха, вспомнились угрозы Виттора: "Если мой сын — вор, то я просто убью его. Не будет у меня ни младшего, ни старшего" Вот что он делал. Он выкидывал ее детей за борт их семьи одного за другим, как кожуру от апельсинов, а она лишь беспомощно наблюдала.
— Сынок, зачем так переживать? — поспешно вмешалась тогда Ольга, пока Виттор, на лице которого было написано, что вот-вот случится что-то непоправимое, не успел открыть рта. — Эти уличные, знаешь, какие живучие? Ничего ей не будет, у нее такое почти каждый день случается.
Она всего лишь хотела спасти ситуацию, старалась удержать, оставить при себе своего последнего ребенка, и ради этого готова была лгать и говорить самые ужасные вещи, какие только приходили на ум. Ольга пыталась утешить сына, как в детстве, когда он плакал из-за разбитой коленки, а она на ходу придумывала сказки, чтобы отвлечь. Откуда ей было знать, что сейчас с ее губ сорвались самые неподходящие слова?
— А ты знаешь, что он сделал?.. — в сердцах повернулся к ней Кристоф и вдруг осекся и заметил с поразительным спокойствием: — Ты знаешь.
А затем повернулся и ушел. И больше они его не видели.
Когда Ольга осознала, что потеряла все, она сорвалась и поехала в темпл за утешением.
— Здесь нет человека по имени Рамон, — ледяным тоном отрезала нонна, которая обычно встречала лаэрду в темпле.
Ольга и так едва держалась на ногах, а новость ее и вовсе подкосила.
— И никогда не было, — добавила нахалка и встала на пути, загородив проход в нишу.
Дальнейшее Ольга помнила плохо. Кажется, она устроила скандал, который совершенно не соответствовал ее высокому статусу по рождению, но уже не могла остановиться. Она кричала, кусалась и брыкалась, когда ее пытались успокоить, и звала своего любовника в надежде, что тот прибежит на крик.
— Почему? Почему он больше не желает меня видеть? — наконец сдалась она и осела на пол.
Нонна пожала худым плечом.
— Он хочет жить. Как и все мы.
По возвращении домой Ольга устроилась в темной холодной гостиной с бутылкой вина. Слуги по-прежнему не желали наниматься к ним после разрушительного визита Димитрия, и некому было зажечь свет или растопить камин. Впрочем, Ольгу это мало волновало. Она ждала появления Виттора, и, едва хлопнула дверь, произнесла лишь два слова, но так, чтобы муж услышал:
— Мы разводимся.
— Да пошла ты, жирная сука, — бросил он сквозь зубы, поднимаясь по лестнице наверх. И пусть Виттор говорил тихо, но волчий слух их обоих не подводил.
Его слова сломали в Ольге последнюю плотину терпения.
— Мы разводимся, — с аристократической гордой выправкой, с высоко поднятой головой она вышла в холл к мужу и начала подниматься следом за ним, чуть пошатываясь от выпитого. — И я не спрашиваю твоего согласия, а просто ставлю в известность. Большего позора, чем наша семья уже пережила, не испытать,
