— Ты… — сказал Хинта. Тави медленно повернулся к нему, и теперь Хинта еще более ясно увидел их обоих — лицо живого Тави внизу и его копию над ним.
— Да, я, — глядя на Хинту, ответил Тави. — Ты что-то понял, да? Ты тоже это понял.
— Ты — фавана таграса, — пересохшим ртом произнес Хинта. — Вернувшийся из мертвых.
— Молодец. Да, я — фавана таграса.
Неожиданная улыбка осветила лицо Тави — словно что-то окончательно открылось в нем, прояснилось, расцвело. Признавая, объявляя себя мертвым, он лишь становился еще более живым, и румянец играл на его щеках.
— Я думал об этом с того момента, как мы посмотрели запись из памяти омара. Всю страшную ночь войны, все утро — я думал об этом. Я хотел заговорить с тобой об этом, когда мы были в доме Ливы. Но потом я понял, что рано. Нужно было прийти сюда, увидеть своими глазами, подтвердить. Теперь ты тоже это знаешь. Память омара дала нам все ключи, все ответы. Все было показано.
— Нет, — качнул головой Хинта. — Я ничего не понял, ничего не знаю. Я просто догадался, догадался, кто ты. Какая-то ясность пришла ко мне, и я догадался. Но я не понял, причем здесь память омара. Я ни о чем из этого не думал. Я слишком устал. Фавана таграса — те, кто возвращается, хотя должен был умереть. Ивара нам про них много рассказывал. Люди, которые вели себя как герои, но не давали ответа на вопрос, как остались в живых. Гости ковчега, гости Аджелика Рахна, спасенные, вернувшиеся. Но мы никогда не обсуждали то, что они могли умирать, а потом воскресать. До этого я всегда представлял себе это иначе, я думал, они просто находили место, где можно переждать холод и смерть, находили помощь против врагов. Но тут, глядя на тебя, я увидел другую возможность — возвращение через настоящую смерть. Хотя объяснить это невозможно.
— Это можно объяснить. Омар нам это объяснил.
Хинта, все еще не понимая, смотрел на него.
— Вспомни. Вспомни все, что омар говорил и показывал. Верни себе это. Ночь войны измотала тебя, и ты не можешь думать так же последовательно, как умел это прежде.
Хинта нахмурился, пытаясь сосредоточиться, но мысли не шли ему в голову — он был слишком потрясен, все еще не мог оторвать взгляда от двух лиц, которые были перед ним.
— Откуда берутся омары? — прямо спросил Тави.
— Они… — начал Хинта. И тут память начала к нему возвращаться. Он вспомнил, каким было первое воспоминание этого кежембер — он появился где-то в Акиджайсе, был выброшен в золотой скорлупке на конвейер смерти. И сотня других таких же выродков была выброшена на конвейер вместе с ним. Конвейер нес их к машине уничтожения. А они все кричали о том, что они убийцы.
— Вспомни легенду, ту первую сказку, которую рассказал нам Ивара. Аджелика Рахна помогли людям закончить Экватор, а потом ушли восвояси, но обещали, что будут искать способ победить смерть, дать всем нам второй шанс.
— Да.
— И вот этот шанс дан. Я стою перед тобой. Потому что у всех нас, или, по крайней мере, у некоторых — есть копии, запасные тела, готовые перенять наши души. Они живут где-то там, под землей, рождаются, растут. Я не знаю, для всех ли это душ, и что происходит с остальными. Но фавана таграса — это те, кто обрел свои вторые тела, те, чья душа переселилась. Это люди, которые умерли, а потом были возвращены откуда-то, где есть наши копии. И омары — это тоже люди, у которых были копии. Но омарами становятся те, кому Аджелика Рахна отказали в праве на вторую жизнь. Омары — убийцы, преступники, носители зла.
— Да, — сказал Хинта, — теперь я вспомнил. Омар говорил об этом, он все время говорил о том, кто он такой. Для него это было очень важно. Он говорил про вторую жизнь, говорил, что должен был убить, чтобы родиться… чтобы… — Его вдруг с новой силой бросило в жар и в холод. Его лицо исказилось ужасом.
— Я… Я хотел убить Круну.
Тави молчал.
— Ты меня спас, — со слезами на глазах сказал Хинта. — Спас меня от этого. В ту же минуту, когда бы я сделал это, я мог вылететь туда, на тот же конвейер, в золотой скорлупе.
— Не исключено, — тихо подтвердил Тави.
— Прости меня.
— Нет, не нужно, — сказал Тави. Но Хинта уже шагнул к нему, и они крепко обнялись. Тело друга показалось Хинте ужасно горячим, словно на месте сердца у того был огненный реактор.
— Ты горишь.
— Да?
— У тебя как будто жар.
— Но мне хорошо. И голова свежая, как никогда.
Хинта не стал больше об этом говорить.
— Ты знал? Ты уже тогда знал? Ты уже тогда понял, что будет, если я убью Круну?
Они расцепились, отстраняясь друг от друга. Хинте было тяжело дышать. Как никогда раньше, ему вдруг захотелось на волю, дышать полной грудью и под открытым небом, но не так, как омары, а оставаясь человеком — радуясь солнцу, обладая способностью творить, любить, жить.
— Я бы тебя остановил, даже если бы ничего не знал, — сказал Тави. — Людей нельзя убивать не потому, что ты из-за этого можешь превратиться в омара. Все ровно наоборот. Людей просто нельзя убивать. И именно поэтому те, кто создал ту моральную машину, решили, что одни получат вторую жизнь, а другие — нет. Но людей просто нельзя убивать. И так было всегда, до всех войн и катастроф. Я уверен, кто-то убивал даже в Золотой Век. Но если бы я был тогда и там, где это происходило, я бы попытался их всех остановить. Я бы попытался остановить и отговорить всех убийц, несмотря на то, что никаких омаров тогда не было.
— А ты помнишь? — спросил Хинта. — Помнишь, как ты вернулся, или… как умер? Хоть что-нибудь?
От его вопроса в Тави что-то
