— Твоя болезнь?
— Моя болезнь заставляет меня забывать о еде, я теряю маленькие нужные вещи, и прочее, и прочее. Это не она. Это что-то другое.
— И ты заметил этот провал только сейчас? — спросил Хинта.
— Странно, но да. Я искал погибших друзей, искал ковчег. Вокруг двух этих линий выстроилось все внимание, которое я проявлял к жизни, и мне казалось, что все сходится, сходится в единую надежную картину. Я был самим собой, был в должной мере уверен, кто я и чем я занят. А теперь время моей жизни распалось.
— Но что изменилось? — спросил Тави. — Как ты это заметил?
— Я никогда не занимался исследованиями в колумбарии Литтаплампа. А в новостях прочел, что это было.
Хинта вдруг ощутил легкий озноб и холод нереальности — эти неприятные ощущения становились навязчивыми, словно все вокруг с каждым часом распадалось. Светило солнце, комната сверкала чистотой, приборы тихо отсчитывали свои показания. Но здесь, как и внизу, в пещерах, все было сдвинуто и нарушено, и призраки прятались за лучами солнца.
— Даже я помню, как ты это делал, — сказал Лива.
— Подожди. Вот что я помню. Мы с тобой в последний раз встретились в твоем загородном доме в Турша, когда отмечали два года с исчезновения Амики и остальных. Грустный день. Кроме нас, там были в основном скорбящие женщины — Инка, Палари и…
— Нет, — возразил Лива, — мы встречались с тобой на конференции в Кафтале, через несколько месяцев после того дня, о котором ты сейчас говоришь. Ты выглядел просветленным. Я начал верить, что ты найдешь в себе новые силы жить, оставишь свои поиски. В те дни твоя жизнь казалась мне слишком ужасной, и я хотел спасти человека, если нельзя было спасти ученого.
Ивара улыбнулся.
— Глупо было на такое надеяться, — мягко сказал он. — Я бы никогда не оставил эти поиски.
— Потом ты пропал, перестал выходить на связь. Мы с Инкой ездили к тебе на квартиру. Там была эта женщина, как ее…
— Сула?
— Да, кажется, она. Та, которая бесплатно за тобой ухаживала, пока ты готовил ее сына к экзаменам.
— Ее я хорошо помню. Но мое общение с ней началось задолго до провала.
— Она сказала, что ты уехал, и посоветовала нам тебя не искать. Это был очень странный разговор. Она вела себя немного безумно и была будто убита горем. Еще она сказала, что ты отдал ей свою квартиру. Мы не поверили, но она показала дарственную и другие документы.
— Вот. Где-то здесь точка обрыва. Я помню, что хотел так сделать, если буду уезжать навсегда. Но я не помню, как сделал это, не помню, как прощался с ней или составлял документы. И конференцию я тоже не помню.
— И ты не видел, как вышла твоя последняя книга? Та, в предисловии к которой ты был упомянут как пропавший без вести, как мертвец?
— Не помню. А ведь это невозможно. Где бы я ни прятался, я бы узнал о выходе собственной книги. Я могу представить ситуацию, в которой я бы продолжал после этого скрываться и не отправил никому ни весточки. Но даже если все так и было, то почему я не помню это время? Почему не помню этих решений? Почему не помню свою книгу?
— Я не знаю.
— Я не дам интервью, — твердо повторил Ивара. — Я не могу отвечать на вопросы, если упустил так много. Квандра не должен знать, что в моей биографии для меня самого потеряны годы. Там могло быть что угодно, и там точно было что-то очень важное, потому что в моей жизни еще не было неважных времен. Я тогда что-то нашел, что-то узнал, с кем-то говорил.
— Какая-то травма могла привести к такой потере памяти.
— Да, но у меня не было ни одной серьезной травмы головы. Я уже проверил эту версию. Мне сделали кучу снимков, составили трехмерный макет мозга. Я здоров, даже слишком здоров для человека моих лет. Хару — мой единственный хронический недуг.
В дверь постучали.
— Да, — разрешил Лива. Появилась голова охранника.
— Наше прибытие появилось в сети. Через четверть часа толпа журналистов станет в два раза больше. Мы не могли бы…
— Подожди, — оборвал его Лива. Охранник исчез.
— Нет, — сказал Ивара, — он прав. Нет смысла продолжать этот разговор здесь. Давай поедем к тебе.
— Да, верно, — очнулся Лива. — Просто твои слова сбили меня с толку. Я хотел другого, хотел, чтобы ты вышел к людям — великолепный, как когда-то, победивший, исполнивший свои обещания, вернувшийся в славе. Ивара, ты не представляешь, какая сейчас ситуация. Квандра безумствовал в последние годы. Он всех запугал, его никто не любит. Ты мог бы… — Но Лива сам себя оборвал. — Ладно, идем.
— Интервью может подождать, — сказал Ивара, уже когда они были в больничном коридоре. Хинта чувствовал, что Тави опять куда-то ушел, о чем-то задумался.
— Если бы я знал, что ты не станешь его давать, то не стал бы приезжать сюда таким образом. Все можно было сделать тише. А теперь нам будет непросто. Толпа хочет, чтобы ей бросили подачку.
— Твой кортеж стоит на том же месте, где ты его оставил?
— Да, а что?
— Помнишь, как вы с Инкой сбежали со свадебной церемонии?
Лива усмехнулся.
— Да, это точно ты. Я тебя узнаю.
— Не пойдем к кортежу. Пусть тот будет приманкой. Все будут ждать нас там. А мы возьмем такси и уедем с черного хода.
— Нам так сделать? — спросил охранник. Лива подтвердил, а потом наклонился к Иваре и тихо произнес: — Исчезать становится твоей дурной привычкой. Будь осторожен, однажды ты можешь исчезнуть совсем.
— Но я ведь возвращаюсь, — тоже негромко откликнулся Ивара.
Они не пошли через холл и втиснулись в грузовой лифт рядом с двумя пустыми робокаталками, которые начали недовольно пищать на людей. В кабине не было окон, царила неприятная полутьма. Звуки, издаваемые каталками, напоминали ту музыку, которую Ашайта играл с помощью Иджи, и у
