Взрослые молчали. В полутьме Хинта заметил, что Тави смотрит прямо на него. И вдруг что-то изменилось. Кто-то пришел. По щекам Хинты побежали слезы. Ашайта был здесь. Каталки вовсе не ругались на тесноту — нет, они пели, пели настоящую песню, потому что мальчик-призрак играл с ними в свою игру.
— Брат, — чуть слышно вздохнул Хинта. Ему вдруг вспомнилось, как он ощущал Ашайту через Аджелика Рахна. И вот теперь тот пришел через компас, через Тави. И сразу все преобразилось: ветер из мира мертвых стал приятным и ласковым, а мир живых показался прекрасным даже в затхлой тесноте технического лифта, среди спин и костюмов.
— Что происходит? — спросил Ивара.
— О чем ты? — не понял Лива. Тави посмотрел на учителя и медленно качнул головой — знак, который сейчас означал, что нужно молчать.
— В этих лифтах порой трясет, — пробормотал медик, служивший им проводником. — Пациентов здесь не возят. Только робо и персонал в крайних случаях.
Хинта закрыл глаза и ощутил теплое прикосновение на своем лице — брат вытирал ему слезы, почти так же, как он сам когда-то вытирал слезы брату. А потом это закончилось. Двери лифта открылись. За ними был простор подземного гаража, но не того, где остался кортеж, а того, в котором обслуживались машины литтаплампской службы спасения. Это было сложное техническое помещение с ярусами и накатами, по которым во всех направлениях катились разные робо — каталки и уборщики, самодвижущиеся реанимационные комплексы и автоматы для дозаправки автомобилей. Пол был зеленым и гладким, разлинованным желто-красными направляющими маркерами. Царила суета — две группы медиков работали с вновь прибывшими пациентами в разных концах помещения. Лива, Ивара, Хинта и Тави, окруженные кольцом охранников, начали спускаться вниз по лабиринту из пандусов. Но тут случилось то, чего никто не ожидал.
— Стой, — закричал кто-то вдалеке, — сюда нельзя, это служебная зона. Держи его!
Откуда идет голос, не было видно. Мгновение спустя из-за машин выскочил какой-то оборванец. Он был в грязном полускафандре и напоминал тех нищих, которых Хинта видел в трущобном городе на дальних окраинах Литтаплампа. Кто-то из медиков-мужчин попытался его поймать, но незнакомец оказался вертким и невероятно ловким: он вырвался, лягнул того ногой, прыгнул, зацепился за ограждение пандуса и в зазор между прутьями вытянул свое гибкое тело наверх. Потом он вскочил и снова побежал. Он направлялся прямо к Ливе и Иваре. Лива шарахнулся назад, а его охрана кинулась наперерез источнику угрозы.
— Ты видел золотой свет! — вопил оборванец. — Ты прошел дальше всех, и ты вернулся!
Его хриплый голос, усиленный динамиками скафандра, эхом разнесся по всему помещению. Потом все случилось за считанные секунды. Человек перепрыгнул через заграждение очередного пандуса, сшибся с первым из охранников, повалил того на пол, вскочил, попытался двинуться дальше, но был схвачен еще двумя. Его потащили назад — подальше от Ливы, Ивары и мальчиков.
— Я вестник! — повисая на руках охранников, крикнул незнакомец. — Я тоже ищу! Пусть сияет золотой свет! Ты наш пророк! Приди! Вернись! Мы любим тебя! За золотой свет!
Из-за машин выскочила больничная охрана. Один из этих новых охранников выстрелил бьющемуся незнакомцу в спину, и тот сразу обмяк. Охранники Ливы сбросили его на руки охранников больницы.
— Его убили? — испуганно спросил Тави.
— Усыпили, — ответил Лива. Когда вырубившегося парня потащили назад, Хинта увидел, что у того из поясницы, пониже кислородных баллонов, торчат две маленькие серебристые стрелки — дротики с транквилизатором.
Откуда-то появился проводник.
— Я извиняюсь, — залепетал он, — это обычный наркоман, они порой забираются сюда. Больница просит прощения у таких важных клиентов за этот инцидент.
— Ничего страшного не случилось, — ответил Лива. — Вам не за что извиняться, это мы нарушаем ваш распорядок.
Ивара молчал и странным взглядом смотрел вслед поверженному незнакомцу.
— Я даже не увидел его лица, — сказал Хинта.
— У него на лбу было что-то нарисовано красным, — тихо ответил Тави. — Пятно или знак.
Он оглянулся на Ивару. Но теперь Ивара вернул ему жест из лифта — чуть заметно качнул головой, отказываясь говорить. Через пять минут, когда они уже расселись в салоне роскошного такси, он напряженно посмотрел на Ливу.
— Вот почему я не могу давать интервью. Вот из-за таких вещей.
— Ты думаешь, этот парень кричал тебе? — озадаченно спросил Лива. — Но кто он?
— Я не знаю. Я ни в чем не уверен. Мне или не мне — откуда мне знать, если я не помню два года своей жизни? Что я делал? С кем был знаком? У кого прятался?
— Я могу сделать так, чтобы его серьезно допросили.
— Нет. Ни в коем случае. Пожалуйста, не интересуйся им. Пусть расплачивается только за незаконное проникновение в больницу, пусть его задержат на несколько часов или дней, промурыжат, оштрафуют и отпустят. Я не чувствовал в нем угрозы, но и не уверен, что он мой друг. Мне придется вести себя так, будто я знаю, кто он, но не стремлюсь с ним говорить. И так же я буду вести себя с любым другим, кто сейчас напомнит мне о чем-то, чего я не помню.
— Ладно, — почти сердито сказал Лива. — Но как же это…
— Что? Ломает твои планы?
— Да. И не только мои. Подумай о своих планах. Ты мог бы вернуть себе влияние. Разве не за этим ты здесь? И момент…
— Я не ищу власти. И уж точно я здесь не ради реванша над братом или новой битвы с ним, не ради новых судов и споров, не ради шумихи в прессе, не ради интриг.
— А ради чего? — съехидничал Лива. — Уж расскажи мне.
— Ради Аджелика Рахна. Потому что он — цель, а не средство. Ради наших с тобой мертвых друзей, потому что те заслуживают памяти и погребения. И ради моих живых друзей, Тави и Хинты, потому что те заслуживают жизни, а в Шарту нас всех ждала
