— Надеюсь, эти миловидные юноши останутся с нами? Как я слышал, они теперь вплоть до неприличия сопровождают тебя почти повсюду.
Хинта даже не сразу понял, что Квандра говорит про них с Тави.
— У меня нет от них тайн. Они будут там, где пожелают.
Они прошли нижний этаж дома, свернули направо от парадной лестницы и оказались в помещениях, где Хинта еще не был. Зал для совещаний, сам круглый и с круглым столом в центре, был устроен внутри малого стеклянного купола посреди сложно организованных теплиц, терявшихся в гуще сада. К нему вел прозрачный коридор. Сверху, далекий, пригашенный ярусами стекол, падал свет солнца; его тусклые лучи были компенсированы маленькими матовыми лампами дневного света.
Когда все расселись по своим местам, Хинта обвел присутствующих взглядом. Здесь были его друзья: Тави, Ивара и Лива. Инка незаметно ушла — видимо, ей нужно было прилечь. Напротив сидели Квандра, Киддика и Прата. Димора, в порядке субординации, занял свое место последним. Однако сам этот круглый стол словно отрицал субординацию: все восемь присутствующих оказались здесь в равном положении, в одинаковых креслах. Центр стола был полым, оттуда поднимались проекторы маленького трехмерного театра, сейчас отключенного. Так получилось, что Квандра был ровно напротив Ивары. Димора занял место напротив Хинты. Тави сел между Хинтой и Иварой, по правую руку от Ивары — напротив него оказался Прата, который сел по правую руку от Квандры. Лива сел по левую руку от Ивары, и напротив него оказался Киддика, который сел по левую руку от Квандры. В этом была какая-то безумная зеркальность узора: рядом с Хинтой было пустое кресло, а по ту сторону от пустого кресла сидел Киддика, и еще одно пустое кресло с противоположной стороны замыкало круг.
Квандра уже не смотрел на мальчиков — ему хватило времени, чтобы увидеть все, что можно. Теперь его взгляд был направлен прямо на брата.
— Смерть побеждается лишь тогда, когда жизнь обретает смысл. Я бы хотел сделать это лозунгом, манифестом нашей сегодняшней встречи. Трудно найти слова более мудрые и проницательные. Ты помнишь, кто сказал нам это, помнишь, откуда они взялись, брат?
— Наша мать, — ответил Ивара. Квандра моргнул — что-то изменилось в нем, словно он утратил частицу своей мощи.
— Да. А ты помнишь, когда и как она это сказала?
— Помню. Помню очень ясно, хотя это было давно. Тебе исполнилось одиннадцать, а мне девять, и наша мать, холодная великосветская шлюха, к тому времени как раз закончила уничтожать жизни наших с тобой отцов и избрала себе третью цель. Это был мужчина из аристократического рода Нилтава, старый вдовец, владелец несметного состояния и очередной обладатель прав на «Джиликон Сомос» — тех, что, в конце концов, достались тебе.
Квандра убрал руки со стола и откинулся назад.
— Ты настоящий, — без выражения произнес он. — Ты — действительно ты, теперь я узнаю тебя.
— Она приезжала в его дом вместе с нами, потому что мы были нужны ей как прикрытие. Мы должны были играть с его детьми, пока она проводила с ним время в покоях на втором этаже. Его дети были старше, и они ненавидели нас. Но у них, как и у нас с тобой, не было выбора, и мы вчетвером играли вместе. В доме был музей. Там играть нам не разрешалось, но, вопреки запрету, мы иногда приходили туда, пока никто за нами не следил. Я, если нам удавалось пробраться в музей, садился за терминал и читал старые сказки, которые можно было найти только там. А ты, поскольку был старше, защищал меня от детей Нилтава и брал на себя все пари, которые они выставляли против нас двоих. Помещение музея было двухэтажным. Ты полез по перилам второго этажа, упал вниз, пробил витрину и напоролся на стенд со старинными ледорубами.
— Да, все так и было, — сказал Квандра. — Мне было очень больно, но я никак не мог потерять сознание. Я лежал там, насаженный на древние острия, чувствовал их у себя в груди и в животе. Мне казалось, что моя голова расколота. Все вокруг было в моей крови. Я стонал, кричал. Слуги вызвали медиков, но тех все не было. И нашей матери все не было, хотя она не могла не слышать этих криков, разносившихся на весь дом. И тогда ты стал читать мне сказку — сказку про строительство Экватора и про Аджелика Рахна, которые помогли это строительство закончить, и про безумного ученого Джаджифу Гугайру, у которого был больной сын.
Хинта бросил испуганный взгляд на Ивару, но тот был совершенно спокоен — ни одна черточка не дрогнула в его лице.
— Да, я читал тебе эту сказку. И сам тогда впервые ее читал. И ты начал бредить; сквозь стоны ты звал золотого человечка, чтобы тот спас тебя, как он спасал того больного мальчика из сказки. Но потом я дочитал до места, где мальчик умер. И я начал плакать, а ты попросил, чтобы я все равно дочитал конец. И я прочитал место, где люди механического народца прощаются с Джаджифой и говорят, что будут искать средство победить смерть. Тогда появилась наша мать — не знаю, сколько минут она стояла наверху и слушала все это, пока всполошившиеся слуги пытались остановить твою кровь, а я читал тебе сказку. И она сказала, что смерть побеждается лишь тогда, когда жизнь обретает смысл.
— И добавила, что такое ничтожество, как я, — закончил Квандра, — может умереть в любой момент именно потому, что моя жизнь никогда не обретет смысла. В одном ей нельзя было отказать — она умела подобрать меткое словцо.
Над столом повисло молчание. Казалось, абсолютно все здесь чувствуют смущение, кроме двух братьев, занятых страшными воспоминаниями детства.
— Это был один из худших поступков за всю ее ужасную и полную преступлений жизнь — оскорблять и ломать тебя словами в минуту, когда ты действительно мог умереть. Должно быть, она ненавидела тебя, потому что твой отец не принес ей ни новых денег, ни нового статуса. Он сам оказался авантюристом — таким же, как она, только менее удачливым.
— Или своими воплями я просто сорвал ее адюльтер, да к тому же облил кровью драгоценные экспонаты ее ухажера. А сама она была под действием наркотиков и видела в своих планах
