Земля в иллюминаторе (СИ)

больше смысла, чем в моей жизни. — Впервые за этот разговор на губах Квандры появилось некое подобие улыбки. — Все наше детство мы с тобой не были равны: дети одной матери, но слишком разных отцов. Она избавилась от них, и мы слишком рано получили на себя все их долги и почести. Слуги слушались только тебя. Пути были открыты только перед тобой. И даже когда она умерла, это тянулось за нами. В Дадра, будучи старше тебя по возрасту, я был ниже по положению. Ты мог создать наш клуб, а мне до поры было дано лишь следовать за тобой, оставаясь в твоей тени. В отличие от матери, ты всегда был ко мне справедлив, поддерживал меня, давал мне возможности, которых я заслуживал. Ты не забывал, что я старше, ты видел между нами разницу. Плохо, когда младший брат защищает старшего, а не наоборот. Только мать в те годы могла бы это изменить, только она могла сделать нас равными. Но она никогда этого не хотела, никогда не дарила мне ничего, кроме унижений и обид. И все же, она оставила мне наследство, хотя это и не входило в ее планы. И я сейчас имею в виду не «Джиликон Сомос» — я имею в виду это зерно мудрости, эту ее фразу, которой она сама, должно быть, не придала тогда особого значения. Смерть побеждается лишь тогда, когда жизнь обретает смысл. Я навсегда это запомнил и навсегда соединил с той чудесной сказкой. Что толку побеждать смерть, если жизнь остается просто биологическим процессом? Нет, жизнь — она, словно драгоценный камень, нуждается в огранке. Необходимо удалить все слабое, сточить все трещинки, вкрапления, дефекты. И тогда останется сияющий острыми гранями кристалл. Свет, играющий в этом кристалле, и будет смыслом, ради которого все затевалось. Но свет не преломляется в лишенных огранки камнях.

Ивара медленно кивнул.

— Неужели ты согласен?

— Не совсем. Но спорить еще рано. Ты говоришь много слов, брат. Я забыл, каково вести с тобой беседу, поэтому пытался спорить со словами. Но теперь я хочу дослушать тебя. И тогда, возможно, оспорю само содержание твоих мыслей. Это будет быстрее и легче, чем сражаться с легионом твоих неточных и скользких метафор. Веди нас дальше, плети свою сеть.

В помещение вошли слуги, бесшумно и быстро водрузили на стол блюда с мясом и фруктами, расставили сосуды с напитками.

— Моей первой целью было убедить тебя вести разговор. А сейчас я считаю, что достиг второй цели — заинтересовал тебя.

— Возможно.

Квандра притронулся к металлическому ободу одной из чаш, провел пальцами по тонкой огранке.

— Когда заканчивалось наше обучение в Дадра, мы ощущали это так, словно заканчивается время самих наших жизней. Нам необходимо было что-то показать другим, что-то привнести в мир. А у нас все еще не было ничего готового. Наши юношеские проекты выгорали один за другим. Мы убеждали себя, что со дня на день увидим яркий свет — но всюду был тупик. И вот наступила депрессия, этот страшный плод чрезмерных амбиций. Мы приняли на себя ответственность за вещи, которые не были нам тогда подвластны, и вместе с ней — вину за гипотетическую гибель человечества, за умирание планеты. А вина, как я уже сказал, лишь некоторым дает силу, для других она — яд.

— Здесь я согласен с каждым твоим словом. Все это правда, все так и было.

— Хорошо. Ты тоже, возможно, прав, когда говоришь, что самые великие из нас уже погибли и лежат на океаническом дне, прямо по ту сторону Экватора. Нам тогда казалось, что мы потерпели неудачу во всех наших самых важных начинаниях. А то важное, что было у нас на руках, казалось нам тогда неважным. Но, вероятно, самым важным из всего, что у нас было, являлись расчеты Кири, которые показывали смещение центра масс Земли. Когда он поделился ими с нами, мы не заинтересовались в должной мере. Тогда он попросил, чтобы мы помогли ему достать Вечный Компас. Он думал, что этот прибор поможет проверить его теорию. И он был прав. Но поначалу мы все ему отказали, а точнее, отложили исполнение его просьбы на неопределенный срок…

Хинта бросил осторожный взгляд на Тави. Но тот ничем не выдавал себя, хотя компас прямо сейчас лежал у него в кармане.

— …и достали ему компас только тогда, когда нам показалось, что это важно по другим причинам. Я помню: помню, как ты первым из нас предположил, что Вева намерен совершить самоубийство. И тогда мы придумали игру. Мы решили, что можно придать компасу новое символическое значение, захотели верить, что он будет способен указать для Вевы путь к истине. Мы знали, что компас в том проклятом музее. Наша мать уже была мертва, но дело свое сделать успела — ее стараниями от рода Нилтава тоже ничего не осталось. Дом и музей пустовали. Мы пошли туда вчетвером: я, ты, Вева и Кири. Мы с тобой воспользовались нашим правом наследников, чтобы преодолеть охрану, и забрали компас. Кири проверил на нем свои расчеты. А Вева, вопреки нашим глупым попыткам поднять его настроение, покончил с собой.

— Мы все многое помним, — вдруг вмешался Киддика. Его резкий голос напугал Хинту — до такой степени мальчик был сосредоточен на словах Квандры и Ивары, втянут в их гипнотический обмен мыслями и воспоминаниями. — Как мы сидели в клубе ночью, за считанные часы до самоубийства Вевы. Мы сидели там и обсуждали открытие Кири, подтвержденное данными компаса. И в этот момент Вева смотрел на компас в руках Кири. А потом он заплакал и начал говорить страшные вещи — что смысл жизни в смерти, что за компасом нет ответа о смысле жизни, только ответ о природе смерти. Да, вы двое виноваты больше, чем кто-либо из нас. Вы своими играми, своими спорами и ссорами, своей необузданной манией величия убили его. А он только пытался быть вам нужным.

— И все же ты не сбежал, как некоторые, — ответил Квандра. — Ты остался, потому что понимаешь, к чему здесь причастен.

— Прошу тебя, Киддика, не встревай, — попросил Прата. — Пусть они разберутся между собой. Это должно закончиться. И тогда все остальные, кто собрался здесь, получат шанс перестать быть секундантами этой затянувшейся дуэли.

Кушанья стояли нетронутыми. Квандра потянулся, взял ягоду, перекатил ее по ладони, но не стал есть. На своих соратников он ни разу не