Когда Ивара и мальчики подошли к берегу бассейна, Санджати Кунгера перестали петь и поднялись. Хинта понял, что ожидал какой-то более формальной встречи; он думал, что все будет более церемонно, более сурово, что эти сектанты должны вести себя подобно мортейрам. Но Санджати Кунгера оказались совершенно другими. В них было что-то очень живое и непосредственное, напоминавшее дикое племя. Все впятером они пошли навстречу незнакомцам. Они проявляли безмерное радушие, но в их движениях было проворство попрошаек.
— Еду или монетку, слезу или улыбку — все мы берем в уплату от наших гостей, — звонко произнес самый молодой из мужчин.
— Подожди, — сказал другой, — не торопи наших гостей. Пусть они скажут, зачем пришли. Вдруг они здесь не за простой услугой? Пусть их лица откроются нам.
— Пусть ваши лица откроются нам, — подхватила одна из женщин. — Здравствуйте, здравствуйте.
— Здравствуйте, — хором повторили все остальные.
— Здравствуйте, — ответил Ивара. Они сошлись на берегу бассейна. Паренек из числа сектантов вновь завел разговор об оплате — уж очень ему хотелось что-нибудь получить.
— И все же монетка лучше иной платы, как улыбка лучше слезы. Но слезы здесь…
— Замолчи, — вдруг велел ему старший из мужчин, уже сильно в возрасте. И сразу все изменилось. Лица подземных жителей стали серьезными. Шутки кончились, не было больше суматохи, лишних движений и слов.
— Твое лицо кажется мне знакомым, — обращаясь к Иваре, произнес старик, — но, похоже, оно изменилось с тех пор, как я видел его в последний раз. Ты ли прошел этой дорогой четыре года назад? Как твое имя?
— Мое имя Ивара Румпа, и да, думаю, я был здесь четыре года назад. Но память меня подводит.
— Мы ждали, когда ты снова придешь. Поклонимся, братья и сестры.
Четверо младших подобрали полы одежд и поспешно опустились на колени. У одной из женщин экстатически сбилось дыхание. Сам старик опустился на колени последним. Все пятеро Санджати Кунгера сделали один и тот же жест — облизнули кончики пальцев на своей правой руке и помазали слюной изображения древа на своих лбах. Потом они синхронно склонились и распластали вытянутые руки по камням грота.
Ивара, Хинта и Тави остались стоять перед коленопреклоненными сектантами. Хинте стало не по себе. Он испытал почти страх от того, что эти люди придавали такое значение их приходу. Хинта не хотел, чтобы его почитали. Он чувствовал, что не заслуживает этого. Почти машинально он отступил в сторону — пусть сектанты склоняются только перед Иварой и Тави. Но когда Хинта со стороны посмотрел на своих друзей и на спины распластавшихся сектантов, ему стало еще хуже. Он ощутил нечто вроде дурного предчувствия — ему вдруг стало понятно, что такое почитание может быть адресовано лишь тому, кто жертвует собой за всех остальных. Санджати Кунгера не унижались, а просто отдавали должное. Это была плата уважения за деяние невероятных масштабов.
В пещере повисло молчание. Стало так тихо, что Хинта расслышал, как шипит и потрескивает пламя факелов. Где-то очень далеко падали капли воды.
Первым заговорил Ивара.
— Кто я для вас?
— Пророк, — не поднимая головы, ответил старик.
— Пророки пророчествуют. Что я открыл вам? Какую весть принес?
— Весть о спасении. Весть о золотом свете. И еще ты принес Машину Голосов. И привел мальчика с лицом героя.
— Но я этого не помню, — сказал Ивара. Никто из сектантов ему не ответил. Снова повисла тишина. Хинта увидел, как дрожат прижатые к камню руки молодого парня.
— Прошу вас, встаньте, — произнес Тави. Хинта взглянул на друга и только теперь понял, что тот тоже не мог вынести этого жеста почитания, которым дарили их жители подземелий.
— Встанем, — глухо призвал старик. Он и другие синхронно разогнули спины. Старик не мог самостоятельно подняться на ноги, и ему с двух сторон помогали мужчина и женщина. Когда они смотрели на Ивару, Хинта видел в их глазах восторг.
— Можем и мы задать вопрос? — поинтересовался старик.
— Конечно.
— Один из мальчиков, которых ты привел с собой — это тот самый мальчик, которого ты привел тогда?
— Я не помню.
— У него было лицо Таливи Митина, — глядя на Тави, сказал старик.
— Это я? — спросил Тави.
— Да, должно быть, ты.
— Не понимаю. То есть, я уже был с Иварой?
Сектанты переглянулись, но никто из них ничего не ответил.
— С кем из вашего народа я больше всего общался в те дни? — спросил Ивара.
— Ни с кем из тех, кто в этой пещере. Я едва видел тебя. Мы лишь дежурные, одни из сотен, что приходили сюда за прошедшие годы в ожидании твоего возвращения. Но нам повезло — именно нам выпало великое счастье встретить тебя. Тебя и твоего мальчика. — Старик не стал снова падать на колени, но глубоко поклонился. Другие повторили его жест.
— Тогда отведите меня к тому, кто знал меня лучше других, — попросил Ивара. — Вы ведь за этим здесь?
— Конечно, — согласился старик. Но с места не сдвинулся. — Могу я попросить?
— О чем? Да, проси, но я не обещаю, что просьба будет исполнена.
— Не за себя прошу, но за молодых, ибо очень ждали этого. Прошу, благослови их, если на то будет воля твоя.
— Но я не знаю, как.
— Касанием руки. — Старик взял одну из женщин за плечо, повернул ее к себе лицом, облизнул кончики пальцев на своей правой руке и приложил мокрые пальцы к кругу с древом на ее лбу. Так сектанты осеняли себя, когда стояли на коленях, только теперь это было обращено на другого. — Пусть будет жизнь. Вот так мы благословляем друг друга.
— Я сделаю это, — просто согласился Ивара, и поочередно смочил дерево на лбу каждого из пятерых Санджати Кунгера.
— А можно, мальчик тоже? — робко попросила женщина. Тави повторил процедуру вслед за Иварой.
— Пусть будет жизнь, — пять раз произносил он. Его
