Не только Хинта смотрел на толпу. Ивара тоже оглянулся, окинул взглядом пещеру и собравшихся людей. Народ подземелий вздохнул — все подались вперед, чтобы лучше увидеть лицо пророка. Хинта подумал, что учитель сделает какой-то жест, но тот стоял спокойно. Чуть помедлив, он повернулся и первым вошел в дом Доджа Нарда. Тави и Хинта последовали за ним.
Глядя вблизи на золотое обрамление врат, Хинта испытал странное предчувствие. Он знал, что это не те врата, которые он видел в своем видении — эти были меньше, и у них был арочный свод; однако их вид вдруг окончательно убедил его, что и те, другие, тоже существуют. Врата были подобны элементам тела Аджелика Рахна — они состояли из множества небольших золотых пластин, испещренных фрактальным растительным узором. Было невозможно определить, как они сделаны, они словно бы вырастали из камня. Здесь не было ни одного крепления, ни одного простого конструктивного элемента.
Хинта не мог полностью объяснить ход своих мыслей и чувств, но осознал в себе некую перемену. Менее часа он находился в обществе Санджати Кунгера, но ему уже удалось научиться у них главной вещи — он увидел, как верят они, и сам начал верить. Он поверил, что увидит своими глазами большие золотые врата, что ему с друзьями удастся сделать нечто великое. И еще он понял, что дом Доджа Нарда — это не просто здание, это материальное воплощение веры в то чудо, которым является путь Ивары, их путь.
Внутри башня оказалась полой, перекрытий между этажами не было — только обходные галереи и лестницы вдоль стен. Вся высота помещения была занята одним-единственным объектом — огромным деревом, выточенным из алого камня. На тонких каменных ветвях росли золотые листья, цвели золотые плоды. В тысяче маленьких белых лампад теплились огоньки. Все дерево сверкало, переливалось бликами, тени живого огня вели нескончаемый завораживающий танец, каменные ветви будто колыхались на призрачном ветру. Это зрелище было настолько невероятным, что долгое время Хинта не мог видеть ничего, кроме этого дерева. Его взгляд запутался в переплетении ветвей. Он хотел понять, какая часть дерева сформировалась сама собой, благодаря течению подземных минералов, а какую часть к этой красоте добавили люди, но так и не сумел этого различить.
Лишь минуту спустя Хинта заметил, что у подножия дерева, среди гладких черно-красных каменных корней, сидит старец. Из одежды на нем была только набедренная повязка, его тело, покрытое слоем многолетней грязи, приобрело бронзовый цвет. Он был абсолютно седым; борода и волосы желто-белой волной ниспадали до пола, лицо ссохлось и исчезло в морщинах. Казалось, ему две сотни лет — он выглядел старше, чем все пожилые люди, которых Хинта когда-либо встречал в своей жизни. Но самое невероятное впечатление на Хинту произвела улыбка этого человека. Среди всех безумных счастливых улыбок, которыми Санджати Кунгера дарили своих гостей, она была самой безумной и самой счастливой.
— Я не думал, что доживу до дня, когда ты вернешься, — тихо, но отчетливо произнес старец. — Однако я дожил. Это счастье.
Толпа осталась позади — люди заглядывали в двери, но не смели зайти внутрь и возбужденно перешептывались между собой; немного вперед решились пройти только те, кто нес вещи гостей.
— Подойди ко мне, Ивара Румпа, — старец приглашающим жестом поднял руку, тонкую и темную, словно металлический прут, — и вы, дети, тоже подойдите. Садитесь в корнях Доджа Нарда. Наступает час, ради которого можно было ждать вечность.
Он снова улыбнулся, показывая ряды древних зубов — потемневших, как и его кожа, но не уничтоженных временем. Ивара подошел и опустился на изгиб каменного корня.
— Нет, ближе, — попросил старец. — Так, чтобы я мог дотянуться до тебя рукой.
Ивара пересел. Он еще не произнес ни слова. Мальчики последовали за ним. Коснувшись корней древа, Хинта вздрогнул — красный камень был теплым, совсем как стена Экватора, казалось, под тонким слоем слюды пульсирует кровь. Усевшись, Хинта снова посмотрел на старца и увидел, что тот тоже исподтишка следит за ним. Старец веселился, ему нравилось смотреть, как гости удивляются чудесам его обители. Теперь все они были друг от друга на расстоянии вытянутой руки — маленький тесный круг. У них над головой сияли тысячи лампад, древо устремляло вверх изгибы гладкого ствола. Толпа жалась вдали. От старца пахло, как от палых листьев в саду Ливы — доброй сухой гнилью умирающей и возрождающейся жизни.
— Как нам называть Вас, пта? — спросил Ивара.
— О нет, я не пта тебе! хотя ты и мог бы быть моим пра-пра-правнуком. Но я не старший тебе, не старший никому из вас троих. Я старший лишь для них. — Он указал рукой на толпу. — Мое имя Надеша Мара. А как зовут юных гостей?
— Тави Руварта, — представился Тави.
— Хинта Фойта, — сказал Хинта.
Старец кивнул им с широкой улыбкой.
— Хотите есть?
— Нет, — ответил Ивара, — мы ели недавно. Но я надеюсь, что наша беседа продлится какое-то время. И тогда мы сможем поесть вместе.
— Хорошо, — согласился Надеша. На несколько долгих мгновений повисла тишина.
— Я уже был здесь, не так ли? — спросил Ивара.
— Да. И ты ничего не помнишь.
— Я забыл несколько лет своей жизни. Но мне кажется, я начинаю вспоминать. Я узнаю это место. Я знаю, что был здесь, знаю, что говорил с тобой.
— Ты долго был здесь. Ты приходил
