— Я хочу, чтобы мы оба были как Шедра Киртаса, — шептал он, — разумными и точными, сильными и не лгущими ни в одном слове.
Ему приснился странный сон, в котором он, Хинта, стоял на трибуне посреди пустого зала гумпрайма, а от дверей прямо к нему, медленно, с печальной торжественностью, шел Тави, неся окровавленного младенца-омара на руках. И это длилось, длилось… И свет ламп на потолке зала был совсем как свет прожекторов в окне.
Когда Хинта проснулся, отец уже был дома, Риройф ушел, а поселок за окнами стремительно менял свой облик — люди ходили в военной одежде и с оружием, стены домов обшивались сталью, у каждого крыльца росли редуты из контейнеров с песком.
Глава 3
УКРАДЕННЫЕ ДУШИ
Новая занятость отца мгновенно обрушила на плечи Хинты дополнительные заботы.
— Если все удастся, мы даже заработаем на этой напасти, — за завтраком объявила ему мать. — Я возьму на себя сверхурочную работу в птичнике, Атипа найдет шесть часов в день, чтобы батрачить на Джифоя, и нам обоим заплатят большие надбавки. Но ты должен почти полностью взять на себя хозяйство.
— И младшего, — угрюмо добавил Хинта.
— Он никогда тебе не в тягость. Да и выбора нет.
Так Хинта против своей воли получил в безраздельное пользование ключи от гаража и четырех теплиц, а в придачу — дополнительный счет в кошельке, специально для закупок с продовольственной базы.
— Главное, ни в коем случае не выходи за пределы поселка, — на прощание наказала ему Лика. — Возвращайся домой до темноты и старайся держаться рядом с вооруженными людьми — благо они на каждой улице.
— Я не дурак, — ответил Хинта. Однако, забрав Иджи из гаража, пошел не прямиком в теплицы, а повернул в центр Шарту, к административному комплексу, где жили Тави с матерью. Позвонить другу Хинта долго не решался, так что сделал вызов лишь, когда оказался на соседней улице.
— Привет. Ты как?
— Привет, — эхом отозвался Тави. — Не знаю. Не могу понять. — В его голосе появилась какая-то мертвая интонация, которая немного напугала Хинту: выбитый из колеи, он на время забыл все слова, которые готовил. — А ты как?
— Нормально. Нет, плохо. Я вчера хотел тебя найти, но отец не позволил. Я как будто бросил тебя одного, и мне от этого не по себе.
— Ты не бросал. А искать было бесполезно — мама увела меня домой до конца голосования.
— Ты помирился с ней?
— Это нельзя так назвать. Скорее, я заключил с ней соглашение о мире… ну, или лучше сказать — соглашение о вооруженном паритете. Похоже, прежним все уже не будет.
— Ты под домашним арестом или что-то вроде того? — расстроенно и растерянно предположил Хинта.
— Нет, — снова с какой-то странной интонацией возразил Тави. — Она не наказывала меня раньше и тем более не будет теперь.
— Тогда что делаешь?
— Не допрашивай, а? — устало осадил его Тави. Несколько секунд они молчали — слишком долго, и Хинта начал чувствовать, как падает в пропасть тихой паники, но Тави все-таки ответил. — Ничего я не делаю. Пытаюсь убраться в своей комнате.
— Она дома?
— Нет. У нее завал работы. Почти все ее лаборанты теперь в патрулях, а на их месте должен кто-то быть.
— Просто я с братом подхожу к центру Шарту, и очень хотел к тебе зайти. Потом у нас куча дел, но полчаса есть. А может быть, ты пойдешь с нами.
Тави почему-то замялся.
— Ладно, — наконец, согласился он. — Я, наверное, даже хочу, чтобы ты это увидел — меньше придется объяснять.
— Увидел что?
Но Тави резко оборвал вызов — чего раньше не делал вообще никогда. Хинта, подгоняемый необъяснимой тревогой, пошел быстрее.
_____Тави открыл ему сразу. Стоя внутри шлюза, Хинта сквозь прозрачное оконце увидел его лицо: отсутствие улыбки, взъерошенные волосы, заметная полоса красноты под левым глазом — след вчерашней пощечины. Это был незнакомый Тави, очень красивый, печальный и повзрослевший. Глядя на него, Хинта вспомнил, как вчера оружие изменило Риройфа, и подумал, что война создает в Шарту новые лица. Потом внутренние двери шлюза открылись, и Хинта подтолкнул Ашайту, чтобы тот шел вперед. Младший протанцевал в глубину прихожей — она была длинная, с двумя выходами: один, через который вошли Хинта и Ашайта, вел на улицу, другой, лишенный шлюза, открывался во внутренние коридоры административного центра.
— Рад тебя видеть, — стягивая маску, улыбнулся Хинта.
— И я, — ответил Тави. Он был в красивой кофте с эластичной напенкой — мягкий неглубокий барельеф у него на груди изображал шесть величайших героев Джидана. Джилайси Аргнира получил свое место с левой стороны композиции, прямо над сердцем мальчика.
Хинта привычно шагнул вслед за братом и потянулся к застежкам у того на скафандре, но Тави его остановил.
— Знаешь, не раздевай его. Я сейчас понял, что хочу уйти отсюда. Я ведь тебе и твоим делам не помешаю?
— Отец в патрулях, а меня сослали работать в теплицах. Так что, если ты готов там со мной сидеть, то… — Хинта не сказал «это будет здорово», потому что эти слова не слишком подходили к обстоятельствам.
— Готов. Где угодно, только не здесь. Но сначала ты посмотришь на мою комнату.
— Ладно, — удивленно согласился Хинта. Они прошли немного вглубь квартиры, и он замер на пороге спальни друга. Пол был усыпан обломками сбитых с потолка пластин полупрозрачного пластика. Среди пестрого крошева катались шарики сорванных лампочек; некоторые из них до сих пор светились — догорающие искорки убитой красоты. Так же выглядело и все остальное — сметенные стеллажи, сбитые с подвесок барельефы. Только центральная композиция с двуликим Джилайси стояла нетронутой, и обе половины его лица-лика с безмолвной яростью и горем взирали на разруху.
— Это она сделала? — пораженно спросил Хинта.
— Мама это начала. А потом мы крушили мою комнату вместе.
— Но зачем? В смысле, если она — от злости, то зачем ты сам?
— Пойдем отсюда, ладно? — Уголок рта Тави слегка дернулся. — Не хочу сегодня это убирать. Может быть, я вообще не стану это убирать. Буду так жить.
— Ладно.
— Мне надо переодеться, и мы уйдем. Ты можешь пока зайти на кухню. Там на столе недоеденные
