– Плохой день? – свободно вопросила она у Пракира, который заказывал неизвестную по счету добавку у хозяина таверны.
– Отвратительное столетие.
– Знаешь, были века и похуже. Я родилась в тысяча двести двадцать восьмом году от сотворения первого мира и могу утверждать это точно. Мне уже более тридцати веков.
– Эх, как жалко, что ты не бутылка вина. От глотка такого пойла наверняка можно было бы забыться.
– Да ты и так пьян по самые уши! – воскликнула Судьба.
– Трезвость угнетает, заставляя копаться в той каше, что варится в моей голове. Я не хочу думать. Совсем.
– Не вешай нос, сын мой. У тебя все еще будет! Я устрою…
– Дай угадаю: тебе тоже понравилось то, как я изменился, верно? Новый игрок на твоем нескончаемом ковре? Хочешь сделать очередной пешкой? – посмотрел на женщину в упор, оценивая хищную улыбку.
– Ты тоже сначала читаешь в романах эпилог?
– Это не мой конец истории. Найди себе кого-нибудь другого.
– Ты же решил уехать. Почему ты сидишь здесь? Оставь девчонку. Она – истинная пара твоего друга. Ты пытаешься нарушить законы Вселенной. – Улыбка сошла с ее лица, сменяясь холодным спокойствием.
– Никто не имеет права указывать мне, как жить! Никто не может выбрать за меня, кого любить! Она здесь, понимаешь? – со злостью ударил по груди. – Ты не заставишь меня забыть ее, а Вселенная тем более!
– Не горячись.
– Сама прекрасно знаешь, что я уже все решил, – голос стих, становясь безжизненным.
– Куда отправишься? – помешивала магией вино в кружке, словно и не было вспышки гнева.
– Может, в Верогию… Навещу старых друзей.
– У тебя нет друзей в Верогии, Пракир.
– Ты права, у меня есть только Грон. Может, выкрасть его да отправиться с ним в Наидию, к родителям?
– Не язви, сын мой. Могу и Тень отобрать.
– Да пожалуйста. И стихии захвати. Всегда мечтал стать простым человеком.
– Настолько любишь?
– А ты не видишь?
– Она связана с ним. – Уходила, не прощаясь.
Ни к чему. Он ее не слышал. Не хотел. Упертый мальчишка. Но нити Судьбы не разрушить никому. Лишь обожжется в очередной раз.
– Тогда я просто убью его, потому что кто-то должен принять это решение…
* * *– Он ушел насовсем? – Не знаю, Петра. Не знаю. Мне он ничего не сказал.
Шли по коридору, собираясь поискать новые тайные ходы. После окончания войны время занять было нечем.
– Тирен, разве он может так просто бросить Академию Тьмы? Ведь ей нужен Директор.
– Ты просто не знаешь, насколько у нас развита дисциплина. Даже если Пракир пропадет на годы, все будут продолжать работать, выкладываясь на сто процентов. А знаешь почему? Потому что знают, что он в любой момент может вернуться, и тогда не поздоровится никому.
– Он такой тиран?
– Нет. Но все думают именно так. Стой, мы пришли. – Сверяясь со старой картой, которую нашел в архиве Лордов Тьмы, Тирен подошел к статуе, изображающей Всевышнего.
– И где здесь вход?
– Подожди. – Изрядно излапав статую, паренек наконец нашел то, что искал.
Нажав на едва заметное углубление в спине скульптуры, дернулся, услышав скрип стены.
– Трусишка, – посмеялась Петра, заталкивая приятеля в пыльные лабиринты. – Ты хоть знаешь, куда ведет этот ход?
– Нет, конечно, – ответил, закрывая створку.
Светлячки поднялись над головами и пролетели чуть вперед, освещая дорогу.
– Пошли! Вдруг там все-таки ход к сокровищнице!
Шли недолго, неизменно спотыкаясь о массивные балки. Увидев крысу, Петра от неожиданности шарахнула по ней Тьмой.
– Ну у тебя и рефлексы. К тебе опасно подходить!
– То-то же! Бойся, несчастный! – театрально подняла руку вверх, зацепив сетку паутины. – Апчхи!
– Пойдем, воительница… Небось еще не всех пауков распугала.
– Тихо! Ты слышишь?
Приблизившись вплотную к стене, под слоем пыли нашли поднимающийся затвор. За ним прятались две небольшие дырки – очевидно, под глаза. Молчаливо заглянув, быстро сообразили, что смотрят на покои Императора.
– Один ты у меня остался. Мой сынок, моя отрада… – Император сидел на высоком стуле, а в ногах у него на подушках расположился Винтер.
Этого мерзавца Петра узнала бы даже в темноте. Мужчина гладил парня по голове, но взгляд его плутал по картине за окном.
– Да, отец. Я никогда вас не брошу. Никогда, – говорил он яро, но при этом как-то мягко.
Даже голос его не узнавала. Казалось, что видела покладистого сына, который жил только для того, чтобы приносить радость отцу.
– Почему этот змей здесь? Когда Грон выпустил его? – прошипела, невероятно злясь.
– Да на следующий же день и отпустил. Этот гад о тебе вообще ничего не помнит – Пракир перестарался, а на суде всегда читают прошлое, чтобы вынести верное решение. Все-таки смертная казнь за похищение – это не в камере посидеть.
– И в чем проблема? У нас ведь есть свидетели!
– Хочешь Пракира подвести под плаху? Ну, нет. В этом я с Гроном солидарен. Не стоит один мерзавец того, чтобы приговорить к смерти моего брата.
– Я не подумала об этом. Извини.
– Молчи! Что он говорит?
– Я решил, Винтер. – Император поднялся и прошел к столику, накрытому для легкого перекуса. – Я передам престол тебе. Эти щенки не увидят от меня ничего! Только ты, мой мальчик, будешь править Киролией! Сегодня я объявлю об этом всем!
– Как на то будет ваша воля, отец, – едва слышно, словно ему и неинтересно это, проговорил эль Абон.
Но и Петре, и Тирену было отчетливо видно, как зажглись в предвкушении глаза у этого змееныша. Его искореженное гримасой алчности лицо Император не видел, а может, и не желал видеть. Переглянувшись, ребята рванули в обратный путь, даже не представляя, что будут делать.
– Нужно сообщить Грону! – говорила, задыхаясь, даже не замечая налипшей на одежду паутины.
– Нет. Он не успеет ничего предпринять! Всего десять минут до вечернего бала! Нужно что-то другое!
– Но что?
– Думай, Петра! Думай! В твою голову всегда приходят невразумительно гениальные идеи!
– Его комната? Может быть, нам удастся найти там какой-либо компромат?
– Мы туда просто не попадем!
– Откуда тебе знать? Ты что, уже пытался? И без меня?
– Не кричи! В коридоре может кто-то стоять! – добрались до створки, шаря на стене в поисках рычага.
– Тогда комната его матери. Других идей у меня нет.
Эпилог
ИГРАЯ С СУДЬБОЙ,
НЕ БОЙСЯ ПРОИГРАТЬ.
БОЙСЯ ВЫИГРАТЬ…
В покоях бывшей фаворитки Императора по его же указу не трогали ничего. Даже после пышных похорон, на которые вся знать обязана
