— Пари будет звучать именно так, как вы сказали? — спросила я осторожно. — Выигрыш — и проигрыш этого конкурса? И никак иначе?
Я уже выясняю детали… Я что, соглашаюсь?..
При этой мысли какое-то гнетущее чувство облекло меня — словно я стою одной ногой на потертом пороге «Лабиринта».
Взгляд снова невольно упал на колоду карт, и сердце сдавила болезненная тоска.
Они тянут меня как магнитом…
Чекнецкий поднес руку к губам, чтобы спрятать усмешку. Могло показаться, что усмешка эта беспечна и легка, но в сузившихся глазах на миг промелькнула темнота — тяжелая, как в узких переходах кафе.
Мой вопрос он предпочел оставить без ответа и лишь в очередной раз затянулся сигаретой и пригубил мартини.
Я так и думала. Оно не будет безобидным. Оно будет страшным.
Он имеет почти неограниченные возможности. Он может ввергнуть меня в любое состояние. Ему нужно лишь услышать мое «да». И на что я тогда смогу поспорить — во сне ли, в бреду, под странным гипнозом его холодных глаз?… Память невесты двадцатилетней давности уже потускнела от времени и не так сладка, как свеженькое страдание, на самом пике, которое могу подкинуть им я… За этот деликатес, как он выразился, он готов даже отдать мне победу в конкурсе!
Нет, ни за что!..
«…Они будут тебе мешать. Они будут искушать тебя. Не поддавайся и не отступай!..»
Чекнецкий понял, о чем я думаю, и взгляд его стал жестким.
— Решай. Самой тебе конкурс не выиграть! И без победы в карточной партии его вообще нет смысла выигрывать. А в моей голове словно вновь прозвучали слова:
«…Но если они идут на пари — они должны знать, что назад пути нет…»
Вот и у меня — пути назад уже не будет.
— Верните гитару, — сказала я твердо. — Я сообщу свое решение после второго тура.
Он ухмыльнулся.
— Надеешься?
— Знаю, — категорично произнесла я и встала.
А сердце мое трепетало.
— Доброй ночи, господин Чекнецкий.
— Я провожу вас, — внезапно он снова стал необычайно вежлив, и я невольно вспомнила, как нехитрыми комплиментами этот коварный человек так легко расположил меня к себе в самолете.
За те минуты, когда я позволила себе довериться его черной душе, облаченной в белое, я ненавидела сейчас и его, и себя.
Образовав странную пару, мы подошли к двери моего номера. Неожиданно провожатый загородил дверь и с хамоватой ухмылкой уставился на меня.
— В гости не приглашаю, — зло бросила я, пытаясь прорваться к двери. — У меня завтра тяжелый день.
— У тебя завтра чудесный день! Без всяких трудностей, — нагло заявил Чекнецкий. — Гитару ты не получишь, если немедленно не дашь согласия на игру.
Глядя в его излучающие холод глаза, я решительно отчеканила:
— Я сыграю на любой другой гитаре. А мой ответ вы получите не раньше вечера завтрашнего дня.
И, с силой отшвырнув его руку от ручки двери, я распахнула ее настежь.
И остолбенела.
Прямо посреди комнаты стоял черный футляр.
В ту же секунду мою шею обдало жаркое, как языки пламени из драконьей пасти, дыхание.
— Союзники… — раздалось злобное шипение.
Я обернулась и увидела, что глаза у Чекнецкого абсолютно змеиные.
Это выглядело настолько жутко, что я, видимо, изменилась в лице.
— Какие союзники?.. — не отрывая словно прилипшего к нему взгляда, спросила я, наконец, почему-то шепотом. — Кто это такие?..
Мгновение он помедлил с ответом. Затем объяснил, чуть растерянно и чуть устало:
— Те, кто на твоей стороне. Без союзников нельзя… Ведь не Горячев же играл тебе на гитаре? И не своей же рукой писал окончание «Эха»? Он не из наших, и такое ему не под силу. Это все союзники… Похоже, тебе с ними повезло…
Тут словно кто-то дернул его за язык, чтобы он не болтал лишнего, и пока я раздумывала над этими словами, Олег Вадимович успел оправиться и произнес уже снова ровным, официальным тоном:
— Итак, завтра в восемь вечера я жду вашего решения. Удачи вам во втором туре. Доброй ночи, Даша.
Не дожидаясь ответа, он развернулся и размеренным шагом направился вдоль по коридору, а я, мысленно возводя хвалу незнакомым союзникам, проводила взглядом его прямую удаляющуюся спину.
ГЛАВА 59
Во втором туре мне достался одиннадцатый номер. Лоренцо Верачини — четырнадцатый.
В жюри опять сидели гитаристы, профессора, скучающая певица и пожилая дама с чемоданчиком.
Я стояла за кулисами в ожидании, когда закончит свое выступление Франческа. И меня почему-то трясло. То ли от волнения, то ли оттого, что в голове никак не мог улечься сумбур, оставленный ночными происшествиями.
Если Он выиграет сегодня, мне ничего не останется, как согласиться на карточную игру. Тогда, в случае удачи, стараниями Чекнецкого я смогу стать победительницей. Хотя это будет нечестно… Но другого выхода, похоже, нет.
А если сегодняшний тур выиграю я, то еще остается шанс обойтись без этого страшного решения.
«…Но без победы в карточной партии конкурс вообще нет смысла выигрывать! У тебя нет ПРАВА на закрытие пари…»
«Эх, Борис Тимофеевич! Что же ты натворил?..» — в который раз с горечью подумала я.
В глубине кулис мелькнула высокая фигура Лоренцо. Я поймала себя на мысли, что не могу оторвать от него взгляда. По-моему, у него расшнуровался ботинок, он нагнулся, и темные локоны упали на лицо, закрыв красивой формы ухо цвета раковины…
— …Buranûk Daria, Russia… — донесся из зала поставленный голос ведущей.
Сердце мое вдруг подпрыгнуло к горлу, в груди погорячело.
— Спокойно, Даша… — прошептала я самой себе, и, прижав гитару к груди, тихо, словно крадучись, вышла из-за кулис.
«Не смотри в зал…», — дала я себе указание и тут же сделала все наоборот.
И увидела, что два профессора оживленно о чем-то беседуют и улыбаются, оперная прима сидит, задрав нос, словно императрица на троне, а пожилая дама…
А пожилая дама показывает мне два поднятых вверх пальца — жест «victory»!!!
Я застыла посреди сцены, вглядываясь в ее далекий образ в темной юбке и вишневой шали.
Зачем члену жюри показывать мне victory? Для пожилой женщины как-то несерьезно! Мерещится это мне, что ли, после всего пережитого ночью?..
Или она всем желает победы? Но показала она его осторожно, едва заметно…
Странно как-то все это…
Очнувшись, я сообразила, что нужно двигаться дальше, к стулу, пока профессора не заметили моей остановки.
Уняв биение сердца, я опустилась на стул и отработанным плавным жестом поставила гитару на колени.
Нужно успокоиться. Зачем она отвлекла меня?..
Но руки не дали мне успокоиться — они сами побежали по струнам, побежали легко, небрежно и точно. Восхищенные возгласы послышались отовсюду.
Волнение и отчаяние придали моей игре остроты и яркости. И музыка пылала моим состоянием, она дышала, взлетая из-под пальцев. Я играла пьесу австрийского композитора Данхелла под названием «Утрата сердца». И живая, как душа, мелодия была больна, изранена,
