1. Брак и скандал
Барабанная дробь отвлекла Катарину от раздумий, и шустрая служанка Агапита сразу же приподняла штору на каретном окне. Экипаж донны Катарины дель Астра как раз проезжал мимо центральной площади, которая сейчас была заполнена народом, словно плод инжира семечками.
— Что там за шум? — спросила Катарина безразлично.
Ее камеристка Лусия тоже выглянула в окно, но сразу же отвернулась, состроив брезгливую гримаску, зато Агапита смотрела с жадным любопытством.
— Кого-то казнят, донна, — сказала она, не в силах усидеть ровно на мягком каретном сиденье. — О! Его как раз ведут! Сейчас прочитаю, что написано на табличке — она высунулась почти по пояс, чтобы разглядеть обвинение. — Он женоубийца!
— Веди себя прилично, — приказала ей Катарина, а Лусия дернула Агапиту за юбку, но тщетно.
— Его повесят! — почти визжала от возбуждения служанка, намертво вцепившись в раму окна. — Давайте задержимся, донья! Я еще никогда не видела висельников!
— Опусти штору и поехали, — Катарина начала сердится. — Не желаю видеть ничьих смертей!
Агапита присмирела, опустила штору и уселась напротив своей госпожи, стараясь скрыть разочарование, что лишена такого заманчивого зрелища.
Барабаны снова загрохотали, и перекрикивая их глашатай объявил:
— В седьмой день месяца августа прошлого года была умышленно убита донна Чечилия Мальчеде, дочь графа Мальчеде! По приказу короля, ее убийца — Хоэль Доминго, прозванный Драконом, будет повешен, а прежде
Агапита и Лусия глазом не успели моргнуть, как благородная донна Катарина метнулась к окну и высунулась наружу, будто самая обыкновенная любопытная служанка.
— Останови! — крикнула она кучеру.
— Мы посмотрим на казнь? — обрадовалась Агапита, но хозяйка ее не слушала.
Распахнув двери, она выскочила из кареты, даже не дожидаясь, пока лошади остановятся.
Осужденного уже завели на деревянный помост, на котором была установлена виселица, и священник подошел, чтобы принять последнюю исповедь.
Катарина пробивалась к месту казни, расталкивая зевак локтями. Впрочем, горожане, собравшиеся посмотреть на казнь, сами расступались, едва видели молодую рыжеволосую женщину в черном траурном платье. Некоторые даже шарахались и осеняли себя священными знаками, начиная шептать молитву.
Добежав до помоста, Катарина остановилась. Ах, да она обезумела! Траур по третьему мужу продлился всего год и два месяца, а она выбежала на площадь, да еще и не закрыла лицо вуалью. Пытаясь отдышаться, Катарина приняла вид, приличествующий положению благородной вдовой донны, и опустила вуаль.
Но даже опущенная вуаль не помешала ей хорошо видеть мужчину, приговоренного к смерти. Дон Хоэль Доминго, прозванный Драконом. Самый храбрый из всех рыцарей короля, непобедимый, сияющий, как солнце — именно таким она сохранила его в памяти.
Тогда, десять лет назад, он был грозен, прекрасен, восседал на вороном коне, и его меч и посеребренные латы сверкали, озаряя всадника световым ореолом. Неистовый, смелый — безрассудно смелый!.. И враги бежали от него без оглядки!..
А теперь он стоял перед толпой, со связанными за спиной руками, и жители славного города Тьерги безбоязненно тыкали в его сторону пальцами, и обсуждали, не понижая голоса — задохнется висельник, когда палач выбьет лавку из-под ног, или сломает шейные позвонки.
На приговоренном была только набедренная повязка, он был грязен и худ, но мышцы под кожей бугрились и перекатывались, как стальные шары. Широкая грудь вздымалась сильно и мерно, ноги были мощными, как столбы. Он был похож на стреноженного быка, которого ведут на закланье.
Катарина заметила, что на правой ноге дона Хоэля виднелись застарелые и свежие ожоги, и преступник старался не слишком опираться на нее. Вдова похолодела, представив, что послужило причиной этих ран — испанский сапожок! Страшное изобретение добрых соседей. Этим, поистине, дьявольским изобретением не только ломают кости. Его еще нагревают в огне и тогда надевают на жертву.
Хоэль оглядел толпу и презрительно сплюнул прямо на помост. Сердце Катарины преисполнилось жалости — сколько же ему пришлось вытерпеть?! Она решительно направилась к лестнице, потому что священник уже подошел, держа крест и книгу. Исповедоваться преступник отказался — по крайней мере, не произнес ни слова, пока читали разрешительную молитву.
Возле лестницы Катарину настигла Лусия и схватила за руку, пытаясь удержать:
— Что это ты делаешь, Кэт?! Опомнись!
— Отпусти меня, — потребовала Катарина, глядя на помост.
Палач уже проверил, легко ли скользит петля, и пошатал ногой лавку, на которую предстояло взобраться приговоренному, и теперь все ждали, пока священник закончит последние напутствия.
— Кэт! — продолжала взывать к благоразумию подруга, но Катарина вырвалась и принялась взбираться по ступеням на помост, стараясь не наступить на подол.
— Остановитесь! — крикнула она.
Священник замолчал и оглянулся, и брови у него полезли на лоб.
— Остановите казнь, — пытаясь выровнять дыхание, приказала Катарина.
— Он — убийца, донна, — ответил глашатай, узнавая ее и почтительно кланяясь. — Приказ короля, и мы не можем ослушаться.
— Он не будет повешен, — возразила Катарина и закончила, повысив голос, чтобы все услышали: — Согласно закону, я беру этого человека в мужья, и он должен быть помилован!
Если бы в этот момент с неба спустились ангелы и возвестили о втором пришествии, жители Тьерги не взволновались бы сильнее. Шум на площади поднялся такой, что судья вынужден был приказать глашатаю протрубить в серебряную трубу, чтобы успокоить зевак.
— Добрая донна, — судья потирал руки, не смея обидеть знатную даму, и желая поскорее покончить с неприятным делом, — вы не можете спасти его, потому что в законе говорится о невинных девах, которым преступник может быть передан на перевоспитание. Но о вдовах там нет ни слова, тем более о трижды вдовах.
— Вы придумали это только что, дон Альваро? — надменно спросила Катерина. — В законе нет ни слова о «невинных девах», зато упоминаются «достойные женщины». Или вы считаете меня недостаточно достойной?
— Она права, — сказал палач. — Он не может быть казнен, если нашлась достойная женщина, пожелавшая его в мужья.
Катарина кивнула ему, благодаря за поддержку, и судья начал колебаться, как вдруг приговоренный к казни заговорил. Голос у него был низкий, раскатистый, сильный и звучал очень недовольно:
— Постойте-ка, дон судья! Вы хотите помиловать меня, чтобы я взял в жены
