— Какое избиение, дон Гаспар, — ответила она напевно. — Всего лишь нелепая случайность У моего мужа, как видите, руки в бинтах, разве он мог ударить дона Хименеса, который, насколько мне известно, пребывает в добром здравии и всегда рассказывает, какой он смелый и могучий кабальеро?
Хоэль быстро взглянул на жену из-под бровей и занялся изучением рисунка на кофейнике. Лусия потрясенно переводила взгляд с Катарины на Хоэля и зачем-то насыпала ложечкой сахар в пустую чашку.
— Но он не рукой ударил, — капитан сделал шаг вперед и навис над столом. — Он ударил головой!
— Головой? — Катарина приподняла брови. — Ах, оставьте. Я была там и тоже все видела. — Мой муж просто покачнулся и нечаянно толкнул господина Хименеса. Перед этим они довольно долго беседовали, а мой муж еще не окреп Видите ли, во время судебного дознания он повредил ногу и до сих пор стоит нетвердо. Кстати, это не вы вели судебное дознание в отношении моего супруга?
— Донна! Я нет! — смешался капитан.
Хоэль открыл рот, чтобы говорить, но Катарина, не меняя кроткого выражения лица, пнула мужа под столом, больно попав по голени поврежденной ноги. Хоэль не удержался и с присвистом втянул воздух.
— Вы что-то хотели сказать? — тут же спросил капитан.
— Нет, что вы, — ответил Хоэль, стискивая от боли зубы, но очень учтиво. — Моя жена уже все сказала, мне нечего добавить.
— Но Хименес требует компенсации причиненного вреда, — теперь капитан обращался к Катарине.
— Что ж, — ответила она с сочувствием, — конечно, мы все возместим. Сколько с нас?
— Штраф — десять реалов, донна!
— Конечно, — Катарина обернулась к слуге и кротко сказала: — Эбрурио, будьте добры, попросите экономку передать дону Гаспару десять реалов под расписку.
— Кэт! — одними губами произнесла Лусия.
— Следуйте за Эбрурио, капитан, — попросила Катарина. — И передайте дону Хименесу слова сочувствия и пожелания скорого выздоровления. От меня и моего супруга. Всего доброго.
Капитану ничего не оставалось, как убраться, служанки унесли остатки трапезы, и в комнате остались трое — Катарина, Лусия и Хоэль.
— Что ты творишь, Катарина! — первой нарушила тишину Лусия. — Господи, если узнает донна Флоренсия
— Всем доброго дня, — произнесла Катарина беззаботно и поднялась. — С вашего позволения, мне надо уйти. Лусия, сегодня ты мне не понадобишься.
Когда она вышла, Лусия словно с цепи сорвалась:
— Что вы опять там натворили, безголовое ничтожество?! — напустилась она на Хоэля, схватившись за край столешницы. — Вы видите, до чего ее довели?
— Я? — грубо спросил Хоэль, мрачно глядя на кофейную чашку.
— Ну не я же! — вскипела компаньонка. — Сейчас она опять убежит в свой домик печали, а все вы виноваты!
— Куда убежит?
— Подальше от вас, чудовище! — выкрикнула Лусия ему в лицо. — О! Как я вас ненавижу! Просто глаза бы вам выцарапала! И за ваши издевки, и за этот кофе, что вы у нее выклянчили! Вы даже не понимаете, что наделали! А теперь еще десять реалов! Вы отвратительны! Отвратительны! — она опрокинула стул и выбежала вон, оставив Хоэля одного, наедине с невеселыми размышлениями и остывшим кофе.
7.
Еще один гость
Около получаса Катарина просидела в беседке, прячась в полутьме и вдыхая аромат роз. Можно было скрыться в садовом домике, перемерять все новые чулки, попробовать написать что-нибудь, но не хотелось. Хотелось просто посидеть в тишине, ни о чем не думая. Но прятаться весь день напролет было невозможно, и Катарина в конце концов решилась покинуть свое убежище. Глаза привыкли к полумраку, и выходя из беседки, она прищурилась, защищаясь от яркого солнца, и не заметила, как на пороге возник Хоэль.
Они столкнулись, и Хоэль вынужден был схватить Катарину, чтобы не упала. Рука его легла на талию жены очень ловко, словно подобное происходило раз двадцать и пять из них — в сегодняшний день.
— Какая вы стремительная, донья Кошечка, — усмехнулся Хоэль, не отпуская Катарину, а прижимая к себе все сильнее.
Она уперлась ладонями ему в грудь. Но легче было сдвинуть с места скалу. Солнечный свет немного косо упал на мужское лицо, обозначив морщинки в углах глаз, а серые глаза стали прозрачными и холодными, словно осенние тучи. Катарина хотела сказать, чтобы муж немедленно отпустил ее — и не произнесла ни слова. Что в его глазах? Насмешка? Конечно, он смеется над ее неловкостью. Еще в его глазах злость — острая, как нож. Он зол на нее?.. Но еще глубже в этих глазах, там, куда солнце не смогло проникнуть, затаилась горечь. Горечь сожаления. О чем он сожалеет?..
Как странно, что Хоэль тоже молчал, и тоже смотрел ей в глаза. Что он увидел в ее глазах? Катарина была бы не прочь узнать об этом, и тут Хоэль перевел взгляд на ее губы.
Это было как удар, пронзивший от макушки до пяток, как молния, слетевшая с неба, хотя грозу ничего не предвещало.
Грудь сдавило, дыхание пресеклось, и Катарина поспешно отстранилась, но Хоэль сам отпустил ее.
— Это и есть дом печали? — спросил он, оглядывая беседку. — Что за дурацкое название?
Не сразу, после довольно долгих расспросов, Катарина поняла, что он говорит о садовом домике, где она прятала свои сокровища.
— Почему дом печали? — изумилась она. — Кто вам о нем сказал?
— Донья Пигалица.
— Лусия? О, она все перепутала. Этот дом — библиотека. И именно там я провожу самые приятные часы, а вовсе не печалюсь.
— Ну да, — кивнул Хоэль, — такая изящная донья должна любить книги. Но сейчас вы туда не побежали?
— Беседка тоже хороша, — ответила Катарина уклончиво. — Розы так славно пахнут.
Но ее муж был далек от разговоров о розах.
— Донья Пигалица накричала на меня за штраф, — сказал он, теребя гибкую ветку, которая оплела балюстраду. — У вас так плохо с деньгами?
— Не обращайте на Лусию внимания,
