Она тут же присмирела, но едва они оказались за закрытой дверью, отстранилась — тяжело дыша, вся пунцовая, похожая на самую настоящую живую женщину. Или на разъяренную кошечку, но вовсе не на благонравную вдову, в чьих жилах скисшее молоко, а не кровь.
— Совсем не нужно было обнимать меня на виду у соседей, — сказала Катарина, приглаживая волосы и поправляя платье.
— Почему? Мы муж и жена, а не любовники, — Хоэль намеренно сказал именно это слово и с удовольствием увидел, как донна Катарина краснеет все сильнее и сильнее, хотя, казалось, дальше краснеть уже было некуда. — Все по закону, донья, — успокоил он ее. — И не нарушает приличий.
— Вы вы невозможны! — сказала она и вдруг вздохнула. — Идемте завтракать. Ждем только вас.
Она начала подниматься по ступеням, но Хоэль не поспешил за ней. Катарина оглянулась, не понимая, почему он медлит.
— Знаете, донья, лучше я где-нибудь в другом месте поем, — сказал он. — Я и так-то вас раздражаю, кошечка моя, а за столом вы и вовсе меня возненавидите, — он потер шею, но под строгим взглядом жены опустил руку и сказал: — Ну не умею я есть всеми этими ложками-кочережками. Да и пальцы сломаны, если помните. Вы лучше отправьте ко мне какую-нибудь служаночку, она меня и покормит.
Про служаночку он упомянул зря, потому что Катарина сразу побледнела — даже удивительно, как быстро отлила кровь от лица. Словно ветер дунул на клумбу белых и красных цветов, мгновенно превратив ее из алой в бледно-розовую.
— Следуйте за мной, — сказала она чопорно, вновь принимая облик добропорядочной вдовы, отчего Хоэлю захотелось повыть. — Я сама вас покормлю.
Вот это было уже интересно, и он тут же взбежал по ступеням:
— Я не ослышался, донья? Будете своими ручками кормить животное?
— Да, — сказала она с вызовом. — Как ливийская принцесса, которая кормила дракона.[1]
Сравнение Хоэлю не понравилось, и он исподлобья посмотрел на жену — к чему эти слова? Нет ли в них тайного смысла. Но Катарина передернула плечами и спросила уже совсем другим тоном:
— Как ваша голова? Вы так ударили его — она непроизвольно дотронулась до собственного лба.
Хоэль хмыкнул, хотя тревога была приятна — не спросила же донна вдова, что с головой Хименеса.
— Ерунда, — ответил он. — Не волнуйтесь. У меня башка крепкая, как медный котелок, — и он тут же постукал лубком себя по макушке, открыв рот, чтобы звук был поотчетливей.
— И в самом деле, — заметила жена холодно, — звенит почти так же.
— А вы с юморком, донья. И правда, будете меня кормить?
— Может хоть так ваш рот будет занят полезным делом, а не изречением глупостей.
— Вы настолько меня поразили, что обещаю молчать, как пенек, — заверил он ее.
— Тогда начните прямо сейчас, — она взглянула на него искоса и ускорила шаг.
[1] Речь идет о чуде св. Георгия, когда он победил дракона возле г. Бейрут, и принцесса привела чудовище в город на поводке.
6.
Утренняя трапеза и денежные издержки
Их и правда давно уже ждали. За накрытым круглым столиком сидела со скучающим видом Лусия и постукивала по столешнице кончиком крохотной серебряной ложечки. Едва Катарина вошла, Лусия тут же вскочила, набросившись на Хоэля, идущего следом, с упреками:
— Что вы себе позволяете? Почему донна должна искать вас по всему дому? Вчера вам было объявлено, что завтрак в этом доме подается в восемь!
— Что-то я подзабыл, — заявил Хоэль и спросил: — Куда мне сесть?
Судя по виду Лусии, ей очень хотелось ответить: «У порога», — но она промолчала, поджав губы.
— Садитесь рядом со мной, — спокойно сказала Катарина, которая уже пришла в себя после того, что ей пришлось выслушать и увидеть.
О том, что в Тьерге ходят грязные слухи на ее счет, она догадывалась, но никогда еще не была свидетельницей подобных пересудов. Услышать такое из уст соседа об убийствах об охоте за богатством — это было омерзительно, ужасно, и то, что Хоэль ударил дона Хименоса Она не сдержалась и снова посмотрела на мужа искоса. Неужели, он защищал ее? А почему, собственно, она удивилась? Однажды он уже спас ее, защитил, хотя они встретились случайно, и рыцарь в блестящих латах не мог знать, что она — дочь коннетабля дель Астра. Тогда он бросил вызов врагам, не посмотрев на численное превосходство, а сегодня бросил вызов городским сплетникам, не подумав о приличиях. И он не сказал ей, из-за чего ударил. Постеснялся повторять грязные домыслы? Или испугался, поверив в них?
Рука ее дрогнула, и сахар, который она добавляла в чашку с рисовой кашей, просыпался на скатерть.
— Вы бы не утруждали себя, донья, — сказал Хоэль.
— По-моему, кто-то обещал молчать, — напомнила Катарина и поднесла к нему ложечку, наполненную кашей.
Лусия вытаращила глаза и позабыла есть, наблюдая, как Катарина кормила мужа — медленно, ложку за ложкой, не выказывая ни брезгливости, ни раздражения. Когда чашка опустела наполовину, Хоэль мотнул головой, показывая, что достаточно.
Катарина отставила чашку и взяла салфетку, чтобы промокнуть ему губы. Он не понял и сначала дернулся в сторону, но потом позволил себя вытереть. Прикасаясь к его рту, Катарина даже через ткань ощутила твердость его губ. Будто выточены из камня, но такие нежные, когда целуют. Зачем он поцеловал ее тогда? Все это время она думала, что тот поцелуй был судьбоносным, и что сердце блестящего генерала дрогнуло так же, как и ее сердце, но Генерал не запомнил ее. Кто знает — может, он целует всех женщин, которых спасает.
Ей стало грустно от подобных мыслей. А ведь она клялась, что больше не станет растравлять душу из-за прошлого.
— Что вам угодно теперь? — спросила она как можно равнодушнее. — У нас рисовый пудинг и рисовые биточки
— Дайте попробовать и того, и того, — проворчал он, отчего-то мрачнея.
И хотя Лусия метала гневные взгляды, Катарина положила на тарелку ломтик
