Катерина покраснела, но постаралась сохранить шутливый тон:
— Благородная донна никогда не признается, что влюблена в кого-то, кроме своего мужа.
— Надо же, — пробормотал Хоэль, посмотрев на нее как-то странно.
Этот взгляд смущал, пугал и волновал, и Катарина поспешила сменить тему:
— Пьеса, которую мы будем смотреть, она новая. Поэтому столько народу. Приезжают даже из других городов. Будьте уверены, даже важные господа придут поглазеть.
— Зачем вам прятаться? — спросил Хоэль. — Мы могли бы приехать сюда открыто.
— Нет-нет, этого точно делать не стоит, — возразила Катарина, — дело в том, что, — она поманила Хоэля, заставляя наклониться, и поведала ему на ухо: — Дело в том, что шутки дона де ла Васо иногда очень фривольны, и слушать их благородным дамам не полагается.
— Будь он грубияном, вам бы не понравилось.
— И вольности можно говорить изящно, — ответила Катарина, ловко минуя прохожих и проплывая между людьми, заполнившими площадь, как юркая рыбка между камнями.
До представления еще оставалось около четверти часа, и чтобы скрасить ожидание, Катарина купила себе и мужу по горячей вафле, которые жарили торговцы на переносных жаровнях. Для себя Катарина выбрала с вишневым вареньем, а для Хоэля — вафлю с начинкой из квашеной капусты, тончайших ломтиков сала, грецких орехов и кусочков голубого сыра.
— Мне стыдно вас объедать, — признался Хоэль, — но я все отдам со временем, не беспокойтесь
— Ешьте уже, — добродушно подтолкнула его локтем Катарина.
Неужели, он думает, что она станет требовать с него несколько медяков за уличную еду? Сегодня праздник, и все должны быть довольны и радостны.
Супруги устроились возле фонтана, уплетали вафли и глазели по сторонам — всюду были нарядные мужчины и женщины, многие в масках и старинных костюмах, торговцы и цыганки шныряли по толпе, предлагая свои товары — одни сласти, лакомства и питье, а другие — услуги иного рода. Катарина искоса посматривала на мужа. Какой он, все же, красивый. Высокий — возвышается над всеми на целую голову. Сейчас его лицо уже не было таким исхудавшим и изможденным, как перед казнью, и Катарина не могла не отметить, благородство черт, горделивую осанку Ах, если бы ее муж еще рта не раскрывал!
Она подавила вздох и доела вафлю, вытерев пальцы платочком.
И все же — красив. Очень. И женщины смотрят на него беззастенчиво, завлекательно улыбаясь.
Словно в ответ на ее мысли, Хоэля тут же попыталась взять в оборот миловидная, молодая еще цыганка — красивая яркой, южной красотой, смуглая, с алым цветком в массе черных кудрей.
— Хочешь, Нана погадает, красавчик? — спросила она развязно, выпятив бедро и уперев в него кулак. — Нана умеет гадать и берет недорого.
Говоря так, она скользнула по Хоэлю взглядом — сверху вниз, оценивающе, одобряюще, чем сразу взбесила Катарину. Нет, это не ревность, напомнила она себе, но хоть какие-то приличия должны быть даже у дикарей. Она еще крепче сжала руку мужа и повела его прочь, поближе к сцене.
Цыганка расхохоталась, показав белые, как чищеный миндаль, зубы:
— Первый раз вижу, чтобы дракона вели на ленточке, как ягненочка!
И Катарина, и Хоэль обернулись одновременно — резко, с раздражением — куда только делось праздничное настроение. Катарина смотрела на цыганку пристально, с неприязнью — неужели, узнала дона Дракона? Ах, следовало бы и ему надеть маску!
Хоэль дожевал остатки вафли и — к ужасу Катарины — быстро облизнул пальцы.
— Иди-ка своей дорогой, — бросил он цыганке. — Не доверяю я вашему племени, — а потом обернулся к жене: — Держите кошелек покрепче, кошечка, иначе обчистят — и не заметите.
— Какой недоверчивый, — усмехнулась цыганка, — у тебя и счастья нет, потому что ты никому не доверяешь. Дай грошик, Нана тебе всю-всю правду расскажет, — она подошла к Хоэлю почти вплотную, так что можно было без труда нырнуть взглядом в глубокий вырез пестрой кофты, из которого торчали груди — высокие, круглые, как апельсины, и такие же золотистые от загара и смуглоты. — Драконьи глаза смотрят вдаль зорко, очень зорко, — продолжала цыганка нараспев, полуопуская ресницы, — только того, что рядом — не замечают. Смотри не вдаль, смотри рядом, а то потеряешь свое счастье
— Благодарю, но в предсказаниях мы не нуждаемся, — перебила ее Катарина, доставая медяк и протягивая цыганке. — Оставьте нас в покое.
Цыганка обернулась к ней так стремительно, что золотистые груди упруго колыхнулись, и это взбесило Катарину еще сильнее.
— Возьмите деньги и оставьте нас, — повторила она твердо, но цыганка словно ее не услышала.
— Ты, донья, тоже прячешься, — насмешливо сказала она, небрежно забирая из руки Катарины монетку и засовывая ее за широкий пояс.
Катарина невольно схватилась за маску, проверяя — плотно ли сидит.
— Вы оба прячетесь. Только от смерти не спрячешься, — цыганка растянула губы в улыбке — медленной, торжествующей, — смерть везде найдет, в любом обличье. А тебя и искать не надо, нежный цветочек, — она по-прежнему смотрела на Катарину. — Смерть рядом. Прошлое вернулось, и хватит ли у тебя сил встретиться с ним?
— Не говоришь хорошего — не говори и плохого, — сказал Хоэль мрачно. — Уходим, донья. Мне надоело слушать пустую болтовню.
Но Катарина медленно, как во сне, вынула из кошелька серебряный динарий. Цыганка выхватила блестящий кругляш и сунула за щеку, игриво кося глазами.
— Зря испугался, красавчик, — поддела она Хоэля, — Нана ведь всего-то и сказала, что смерть рядом. Но рано или поздно, она придет за каждым из нас. Разве не так?
— Может и так, — буркнул он, собираясь уйти.
Но цыганка подалась к Катарине и сказала совсем тихо:
— Бойся того, кто обманул смерть! Он нанесет удар в спину!
Катарина вздрогнула, а в следующее мгновение Хоэль уже схватил цыганку за плечо, отстраняя от жены.
— Пошла вон, дамочка, — сказал он угрожающе. — Тебе уже заплатили, так что язык в руки — и хромай отсюда.
Цыганка весело оскалила на него белые зубы-миндалины и скрылась в толпе, мелькнув босыми пятками.
— Что она там
