Днем предыдущим вроде с тогдашними Лоскатухиными договорились, что они с документами разберутся, а девчонку отправят в райцентр. Лариска с ними не разговаривала, Онучковы старались. Старый Лоскатухин потом говорил, что будто бы не хотели от него помощь принимать. Да без свидетелей все, поди проверь, так оно было или нет.
Ночь прошла, никто не слышал.
А на следующее утро уже у Онучковых скотина ревет. Тут уж все убоялись, никто не то что в дом, за забор зайти стремались, дождались Лоскатухиных. Да только ничем уже помочь там нельзя было. Всех увела. Вместе с Лариской.
А осталась бы Лариска в отчем доме, глядишь, все обошлось бы. Даже если тварь увела бы девку, то только ее одну, не целое семейство. Да если б из Анцыба-ловки, они ж к тому привычные. А тут аж в Зеленово притащилась.
Вот и вся история.
Милиция? Ну, что милиция. Приходили, смотрели, спрашивали. Дом опечатали. Документы там, деньги да ценности забрали, в сейф милицейский к себе, говорят, положили. А остальные вещи никто не брал! Ни тряпочки себе не взяли, ни табуреточки! Ничего не трогали, никогда!
Нет, милиция людей так и не нашла. Может, и не заводили никакого дела. Там с ними, как обычно, Лоскатухины разбирались.
– А с домами их что стало? Кто там живет теперь?
– Да что ты, что ты? Кто ж в них по своей воле-то поселится? За Ларискиной семьи хозяйством Лоскатухины же следили, как обычно. А Онучковых дом, выждав положенный срок, да и сровняли с землей. Проклятое место или же не проклятое, а чтоб не пропадало, так колхоз велел все засеять. Кормовое ж поле сделали, пусть и близехонько к деревне, а хоть какой толк.
– Но меня никто не пытался утащить и никто не возвращал, – тихо напомнила я.
Что бабка, что девчонка сразу будто нацепили на себя бесстрастные маски. Таким пустым взглядом смотрят на предмет мебели, на мелькнувшую птицу за окном. Если бы они заткнули руками уши и принялись во весь голос болтать, только чтобы меня не слышать, и то было бы менее обидно.
Когда я поднялась, чтобы уйти, старуха не сдержала вздох облегчения, хотя вид у нее был виноватый. И все же было что-то гораздо более весомое, чем совесть, что заставляло пожилую женщину поступать именно так, а не иначе. Галка с сочувствием смотрела на меня, но, когда попыталась пойти проводить, бабка цепко схватила внучку за запястье. И девочка не стала сопротивляться. Так шанс получить хоть какую-то помощь от Галки был упущен.
Закрыв за собой калитку, я обернулась и заметила в окне два лица, внимательно наблюдающих, как я ухожу. Я сдержалась и не помахала им рукой. На девчонкином лице было написано сочувствие и одновременно жадное любопытство, как у зеваки, глазеющего на жертву катастрофы. Лицо старухи словно окаменело. Как только она заметила, что я смотрю на них, то немедленно отпрянула от окна и даже занавеску задернула, а потом оттащила упирающуюся внучку. Только сейчас до меня внезапно дошло, что я так и не узнала, как зовут бабушку Галки. Она словно закрылась от меня, не спросив моего имени и не назвав своего. И то, что я знаю, как зовут внучку, бабушку совсем не обрадовало. Будто я какая прокаженная или могу навести на нее порчу. Это было очень горько и обидно, потому что несправедливо.
Меня неожиданно охватила злость. Я им ничего не сделала! Хотелось швырнуть в их окно камень, сломать калитку, порушить чего-нибудь. Но вместо этого я только покрепче сжала руль велосипеда.
Прежде чем отправиться в обратный путь, я зашла в магазин за продуктами. Продавщица, изнывающая от жары и безделья за прилавком, улыбнулась мне как старой знакомой и приветливо констатировала: «Че, без мамы приехала?» Я смогла только молча кивнуть, сглатывая неожиданно образовавшийся в горле комок и изо всех сил стараясь не разреветься, потому что слезы сразу подступили к глазам.
Продавщица пахла потом и пивом, была такая живая, беспечная, что во мне против воли поднялась волна ненависти к ней, да и ко всей деревне вообще. Моя-то мама неизвестно где. То есть это мне неизвестно, а местные точно знают. И продавщица эта развеселая знает. Скажи ей сейчас про свою беду, может, вообще вытолкает взашей из магазина…
Стараясь изо всех сил сохранить вежливость, я купила, старательно подсчитывая в уме траты, сосиски, хлеб, овощи, моток красной ленты, десять коробков спичек, и тут мой взгляд остановился на хипповском сарафане, в котором ушла мама…
Все здесь, куда бы я ни пошла, на что бы ни посмотрела, напоминало о моей беде.
– Сколько стоит этот сарафан? – вдруг вырвалось у меня.
– А, саянчик приглянулся? Да твоего ж размера нету, деточка, – всплеснула руками продавщица и заколыхалась всем телом от смеха.
– Все равно. Дайте самый маленький.
Золотой зуб сверкнул, когда продавщица, схватившись за бока, расхохоталась.
– Самый маленький! – передразнила она меня. – Это ж мамка твоя купила, у нее проси пофорсить. А то ж остальное на таких, как я.
Она любовно погладила себя по крутым бокам, украшенным воланами, явно одобряя свой обширный размер. На толстых пальцах поблескивали кольца с массивными камнями.
У нее было хорошее настроение. Почему бы и нет? У нее никто не крал маму.
Умом я понимала, что тетенька совсем не хотела меня обидеть, но все равно чувствовала себя именно так. Раздражала ее жизнерадостность, ее золотой зуб, воланы на фартуке, терпкий запах пота, громкий голос.
Тут в магазин зашел какой-то дядька, явно из местных, и продавщица мгновенно забыла обо мне, переключив все свое внимание на более перспективного покупателя.
Я очень сухо попрощалась и, не получив ответа, вышла из магазина. Приладив пакет с продуктами на багажник, отправилась обратно в Анцыбаловку, с силой нажимая на педали велосипеда, словно вымещая на них свою злость.
Никому не было до меня дела. Никому не было со мной по пути.
И все же на краю деревни я остановилась и осмотрелась. Где-то здесь были целые хозяйства, с хлевом для скотины, с добротным домом. Раньше я не замечала, но теперь увидела, что сочная трава по обе стороны дороги к лесу шла квадратами. Словно Зеленово отгораживалось и от леса, и от Анцыбаловки за ним, жертвуя землей ради своего спокойствия. Про́клятой землей…
Глава 18
Я твердо решила никак не реагировать ни на какие подозрительные звуки, не оглядываться и ни в коем случае не останавливаться по дороге. Но, несмотря на все эти ухищрения, мне все равно было гораздо
