Услышав отдаленный собачий лай, я от неожиданности чуть не выпустила руль, резко вильнула влево, не удержала равновесие и на первой же ямке грохнулась на землю. Ушиблась я не сильно, не особо больно, но подскочила как ошпаренная, дико озираясь. Стояла тишина. Только ветер вдруг налетел на верхушки деревьев, и они стали гнуться, стонать почти человеческими голосами.
По спине пробежал озноб, и кожу на затылке под волосами будто стянуло ледяными пальцами. Где-то в глубине леса послышался тихий треск, и снова все стихло.
Как бешеная, я вскочила на велосипед и налегла на педали, не обращая больше внимания ни на что, кроме дороги прямо перед собой. Мне казалось, что стоит мне только чуть-чуть оглянуться, даже просто скосить глаза в сторону, как прямо рядом с собой я увижу чью-то фигуру, которая протягивает ко мне руки…
Стараясь по возможности отвлечься от окружающей действительности, я упрямо смотрела прямо перед собой и невольно мысленно прокручивала разговор с деревенскими. Сейчас до меня дошло, что, пожалуй, теперь историю семьи Лоскатухиных я знаю лучше, чем свою собственную.
Папа очень рано потерял обоих родителей, но никогда не распространялся о том, что же с ними такое произошло, а мама, которая, разумеется, была в курсе, его в этом молчании поддерживала. Я же никогда не уточняла детали, не интересовалась, потому что все казалось само собой разумеющимся, ну вот как папина седая прядь. Настолько привычно, что перестаешь обращать внимание.
Зато папа с удовольствием рассказывал, как они с дедом и бабкой жили в отдаленном лесничестве с говорящим названием Край Медвежий. Одноэтажный бревенчатый дом стоял прямо посреди леса, довольно далеко от ближайшего человеческого жилья. Чтобы добраться до них, нужно было ехать на поезде от города, потом сойти на полустанке и ждать рейсовый автобус, на нем доехать до остановки на трассе неподалеку от деревни, а потом, пройдя ее насквозь, идти прямиком через лес, собственно Краем Медвежьим и называющийся. Дорогу, бывало, перебегали кабаны, от которых следовало держаться подальше, водились там и медведи, и волки.
Впрочем, у деда был мотоцикл с коляской, который своим треском мог кого угодно напугать, и слышно его было за версту, когда дед ездил в деревню и обратно.
Хотя никаких детей рядом не было, маленький папа совсем не скучал, постоянно занимаясь хозяйством наравне со взрослыми, а игр ему хватало с собакой, которая и дом охраняла, и с дедом по делам ходила. Жизнь на природе была прекрасна, и папа с воодушевлением ее вспоминал. Говорил, что до сих пор ему снится, как они с дедом возятся с мотоциклом, а потом он помогает дрова колоть. Лес, рассказывал папа, был богатый, и все необходимое им давал. Например, когда он по поручению бабушки собирал грибы, ему даже не приходилось далеко ходить. Всего-то надо было дойти до забора, чтобы набрать достаточно белых для супа. Других грибов бабушка не признавала, даже подберезовики просто выбрасывала в компостную кучу, а при виде сыроежек кричала, будто ее собрались отравить. За малиной с черникой тоже не приходилось уходить дальше забора, и ягоды следовало собирать в корзину непременно крупные и крепкие, за мелкие и перезревшие бабушка бранила, но не потому, что была ворчуньей, а потому, что подходящие ягоды было очень легко набрать. Дедушка ставил в лесу силки на птиц, иногда приносил зайчатину.
Зимой же жизнь замирала, а снегу бывало столько, что их дворняжке, бегавшей по двору, приходилось нагибать голову, чтобы заглянуть в окна дома.
Никаких благ цивилизации не было, кроме разве что керосиновых ламп, радиоприемника и дедушкиного мотоцикла. Воду набирали из колодца, ею же поливали огород, ею же мылись. Раз в неделю топили баню. Готовили в огромной печи, занимавшей половину дома. Папе, как самому маленькому, стелили совсем по-старинному на полатях, где всегда, по его словам, было жарко и очень уютно. Отсутствие электричества заставляло ложиться спать с наступлением сумерек и вставать с рассветом.
Одно время у них даже была коза, на молоке которой бабушка делала и творог, и сметану. Коза папу недолюбливала и при случае пыталась боднуть. Поэтому, когда однажды она куда-то девалась, он так обрадовался, даже не поинтересовался, что случилось. А молоко с тех пор дед возил из деревни на своем мотоцикле.
Хотя дом стоял очень далеко от другого жилья и был окружен надежным забором, дверь на ночь всегда запиралась, и собака никогда не оставалась на дворе без надобности. Папа над этим фактом никогда не задумывался, но однажды его четвероногий друг не вернулся из леса. На следующий же день дед с бабкой собрали нехитрые пожитки и быстро переехали сначала в ближайшее село, а потом и вовсе в город.
Объясняли, будто бы их собаку разодрали матерые волки, целая стая, которая натаскивала молодняк. Их видели деревенские, которые в связи с этим сами лишний раз в лес не совались. И еще кто-то стал рвать силки, которые дед ставил на птиц.
На следующий год папа пошел в первый класс и полностью втянулся в городскую жизнь. Больше никогда он в доме своего детства не бывал. Вроде бы сначала просил деда с бабкой съездить туда хотя бы на летние каникулы, но они находили массу отговорок, почему это невозможно, а потом и вовсе сказали, что по какой-то причине дом вместе с подсобным хозяйством полностью сгорел.
Своих прадеда с прабабкой я не помню, они скончались один за другим, когда я была еще совсем маленькой. А мамины родители в советское время уехали на Север на заработки, да так и остались в далеком маленьком поселке под смешным названием Куличики, откуда лишний раз не выберешься на Большую землю. Мама, которую оставили в городе с ее бабушкой (мамой маминой мамы), чтобы она смогла закончить школу и продолжить образование, сначала из-за долгой и дорогой дороги, а потом уже, как она говорила, из принципа в Куличики не ездила, предпочитая общаться с родителями при помощи писем (телефона и тем более интернета там до сих пор нет) либо приглашая их к нам. Впрочем, дедушка с бабушкой очень редко и неохотно навещали нас, стесняясь папы, смущаясь большого города и очень боясь причинить нам беспокойство. Привозили всегда много банок с вареньем из лесной ягоды и ящик вяленой рыбы. О своей жизни рассказывали скупо, мол, ничего интересного, как всегда.
Вот, собственно, и все, что я знала о своих предках.
У первого анцыбаловского дома
