Пустынная дорога терялась между деревьями, вокруг нее шумел лес, неприветливый, с сочной зеленой листвой.
И только сейчас мне пришло в голову, что в Зеле-ново я могла воспользоваться мобильным интернетом и сотовой связью, найти интересующие меня сведения, посоветоваться с подругами, в конце концов, позвонить папе и потребовать, чтобы он немедленно приехал и разобрался с ситуацией. Ни о чем подобном я даже не задумалась, пока была реальная возможность. Не возвращаться же теперь…
Василий Федорович наверняка был на месте, как обычно.
Я провезла велосипед мимо пластом валяющейся рыжей собаки, которая не соизволила приподнять даже ухо, чтобы как-то обозначить, что заметила меня. Если бы я не видела до этого, что она и раньше так валялась, то однозначно приняла бы псину за дохлятину. Неприятную мысль о том, что собака и правда давно издохла и передвигается изредка с места на место только по инерции или благодаря какой-то магии, я отогнала от себя с трудом. Правда, от собаки воняло, но не больше, чем от любой другой уличной животины, привыкшей копаться в помойках и прочей тухлятине.
Прислонив велосипед к перилам крыльца и повесив пакет с продуктами на плечо, я постучала в дверь, твердо решив не уходить до тех пор, пока хозяин транспортного средства и рыжей дохлятины не откликнется. Понятно, он надеялся, что я оставлю велосипед и уйду, но это в мои планы не входило.
Через несколько очень длинных, томительных минут дверь наконец-то открылась ровно на столько, чтобы старик мог разглядеть меня, а я – увидеть его.
– Спасибо за велосипед, Василий Федорович. Он в целости и сохранности.
Старик что-то пробурчал в ответ и собрался было захлопнуть дверь, но я придержала ее за ручку. Василий Федорович сильно удивился.
– Скажите, пожалуйста, не вас мы с мамой встретили в лесу? Вы еще сказали нам не ходить к болоту. И собака ваша лаяла.
– Что? Какая еще собака? – протянул старик, от неожиданности приоткрывая дверь пошире. – С чего ты взяла такое? Не было сроду у меня никаких собак!
Немного удивившись его словам насчет собаки, которая вот же – валялась у крыльца, как обычно, не реагируя на действительность, я решила не акцентировать на этом внимание и ринулась в атаку.
– Вот, посмотрите, это не вы были? Или, может, узнаете кого-то? – Я уже держала телефон с фоткой наготове и ловко просунула руку за дверь, поднеся изображение чуть ли не к носу нелюдимого соседа.
Он сначала вгляделся, а потом резко отпрянул, словно испугавшись. Он узнал, узнал человека из леса, я была в этом полностью уверена!
Который раз за день я видела взрослого, который боялся больше меня и из-за своего страха не смел ничего предпринять, чтобы помочь мне, ребенку, попавшему в беду.
Удивительно, но это придало мне сил и смелости.
– Скажите мне правду, и я уйду.
Всем своим видом я старалась показать, что буду торчать тут на крыльце до последнего. Схвачусь за перила. За него самого схвачусь, но не уйду.
Старик посмотрел на меня сначала зло, недовольно, но потом его лицо будто смягчилось.
– Зачем тебе это, девочка? Нехорошее дело это, нечистое. Куда ж тебе впутываться, маленькой…
От этого неожиданно участливого голоса я чуть не разревелась, но, силой сдержав слезы, упрямо повторила:
– Скажите мне правду. Пожалуйста.
Василий Федорович помолчал, погрустнел, опустил глаза. Я ждала, что сейчас он пустит меня в дом, но, похоже, старому упрямцу это даже в голову не пришло. Зато он все же заговорил.
– Чудно́, что прижизненных фотокарточек его не сохранилось, не любил это, и на могиле нет, а вот сейчас, поди ж ты, вот он. Это дед Евгений. Лоскатухины они были. По жениной линии родня мы, у них какие-то бабки-тетки общие были, что ли.
– А где жена ваша?
– Не твое дело! – рявкнул вдруг старик.
Я немного испугалась и даже попятилась, но он будто опомнился и ответил-таки:
– Померла она. Давно уж. И старый Лоскатухин тоже помер, давно помер. Ты знаешь, в чьем доме живешь-то?
Я молча кивнула.
Василий Федорович вздохнул:
– Вот, значит, как…
Глава 19
Все считали Лоскатухиных странными. Не сумасшедшими, нет. Просто они никогда ничего не объясняли, ни с кем не советовались, без лишних слов делали свое дело и ставили всех перед свершившимся фактом. Другое дело, что никто с ними и не спорил. Местные принимали все, что делали Лоскатухины, как должное. Никто никогда не хотел и не хочет обсуждать то, что происходит с Анцыбаловкой, вокруг нее и в ней самой. Брать на себя ответственность, выяснять, почему да как, – себе дороже. Удивительно только, что и власти относились к происходящему так же, как местные жители. Будто Анцыбаловка существует только на бумаге, а может, и не существует вовсе. Говорили, пришел тогдашний Лоскатухин к председателю колхоза и обмен предложил: вы нас совсем не трогаете, а мы вам статистику не портим. Только вы к нам ни с какими пятилетками, соцсоревнованиями и комсомолом не лезьте. А мы вам никаких самоубийств, никакой чертовщины, никаких порочащих советскую колхозную действительность слухов. Так и повелось.
Когда дед Евгений умер, ситуация не изменилась. Провались завтра Анцыбаловка под землю, никому и дела не будет.
Все жители были записаны на Зеленово, там и пенсии получали. У Анцыбаловки даже индекса не было, вся собственность оформлялась тоже на Зеленово.
Земля всегда была богатая, урожаи собирали хорошие, потому и не лезли власти.
Вот как постарались Лоскатухины. Вот как обезопасили всех. А уж кто правила, ими установленные, не соблюдает, тот уж сам за себя отвечает. И неважно, знает он об этих правилах или нет. Оставшиеся жители Анцыбаловки молчат, как молчали всегда, только запирают все окна и двери с наступлением темноты и не откликаются, если кто зовет их знакомым голосом из сумрака.
Когда перестали пропадать люди, все сильно обрадовались. Думали, закончилось все. Но тут начали уходить животные. Сначала птица. Потом кошки и собаки. Скот уже старательно запирали, караулили, но все козы да коровы довольно быстро зачахли да подохли, считай, тоже ушли. И опять остались в деревне только люди. Совсем мало людей, не то что раньше. Кто мог, все уехали в другие места. Без объяснений, да никто и не спрашивал объяснений.
Зимой-то, считай, безопасно. Но как навалит снегу – ни пройти, ни проехать. Все равно по домам все сидят, прячутся. Раз в неделю прикатит трактор, продукты привезет, иногда пенсию – и опять никого.
А уж как земля оттает, водой наполнится, тут уж ухо держи востро.
Дед Евгений до последнего за всем следил. Особо о себе не распространялся, да и других не спрашивал ни о чем. Жену-то рано схоронил, жил бобылем, из домашних только псина была, здоровенная такая, умная. Пиратом звали. Родных-то у
