И меня успокоила его уверенность, придала сил. Теперь-то я знала, что нужно говорить, чтобы меня, наконец, поняли.
Валить все на волю Волчицы оказалось очень легко, даже приятно. Словно убеждая других, я только крепче убеждала во всем себя.
Единственное, что не могло не смущать, так это робкое сомнение. Слабая неуверенность в том, что богиня не озвереет от возложенных мною на нее забот.
Обеспокоенная этими мыслями, я не поленилась даже лично наведаться на капище. В сумерках, в одиночку выбравшись из деревни, я как истинная нечисть, бежала из людского жилища, чтобы проморозиться на еще зимнем ветру, в котором с каждым днем все больше ощущалась весна.
Увязая в снегу по щиколотку, я бодро добежала до капища.
Идол Мано-Аль больше не наводил жуть. Оскаленная, недружелюбная волчья морда, вырезанная в дереве, не казалась уже опасной.
Это была Волчица. Хранительница этой деревни и этих земель.
Алис говорил, что на жертвенный камень в капище можно проливать лишь кровь. Нет другого подношения для Волчицы в пристанище ее духа.
И я принесла ей крови.
Не раздумывая, быстро, чтобы не струсить, полоснула себя по руке ножом, честно выкраденным с кухни, и щедро закапав камень своей кровью, я тихо забормотала.
Неловко, сбивчиво, смущенно. Меня никто не учил говорить с богиней, я не знала, как это делается, просто хотела попросить помощи.
Оборотни заразили меня своей верой в праматерь, уверенностью в том, что она следит за своими детьми, что я теперь одна из них. Часть стаи, дочь волчицы.
Любой психолог с удовольствием бы взялся изучать мой случай. Возможно, даже написал бы статью, скорее всего даже не одну.
Тут вам не какой-то Наполеон и не поехавший уфолог. Нееет, мой случай куда как интереснее.
— Ты, в общем, не злись на меня, ладно? А я пойду.
Разговор вышел, не очень, я это понимала, но исправить ничего все равно не могла. Лучше я уже не скажу, а хуже не надо.
Неловко попятившись назад, прочь с капища, я осмелилась зачерпнуть снега, только отойдя от деревянных стражей на десять шагов.
Приложила снег к порезу и длинно вздохнула. На душе было тихо и хорошо… пока я не заметила красные глаза в темноте.
Тот же цвет, тот же размер, тот же дикий взгляд.
— Да ты ж утонуть должен был, — прошептала я.
Обидно было если честно. Меня спасли, из реки вытащили, а потом еще и выхаживали неделю, а этого на произвол судьбы бросили, но он выжил.
И не просто выжил, но, судя по всему, вернулся еще раз попытать удачу.
— Что ж за жизнь-то у меня такая? Что за жизнь?
Волк, замерев посреди белого, заснеженного поля, внимательно смотрел на меня и чего-то ждал. Его темная, огромная фигура четко вырисовывалась на белом снегу, в рассеянном свете растущей луны.
Между нами было двести метров, быть может, чуточку меньше…до ворот, а значит до защиты, было в два раза дальше.
Едва ли у меня был хоть один шанс добежать до безопасного места, да даже самый лютый оптимист уже заказывал бы венок на могилку и жалел о том, что не успел составить завещание, а я побежала.
Я же, черт возьми, Огневица, меня же ничего не возьмет, и эта лохматая жуть с красными глазами, тоже не возьмет. Подавится, скотина блохастая.
Девять шагов, ровно столько я успела пробежать, до того, как волк меня настиг.
Звонкий, оглушающий визг, вырвался из моей груди, стоило только крепким зубам ухватиться за край тулупа. Ашша, которая мне дырки от волчьих зубов на рукаве зашивала, пока я болела, точно не обрадуется, узнав, что тот же самый монстр прибавил для нее работы.
Низкий вой, разнесшийся над землей, вторил моему визгу. Выли от ворот. Оборотень, что стоял этой ночью на страже, и выпустил меня из деревни без всяких вопросов, подал сигнал беды.
И меня это должно было радовать, но оказалось довольно сложно радоваться, что похищение не осталось незамеченным, когда тебя уносят в лес. На этот раз волк рисковать не стал, и ненадежному льду предпочел кусты и коряги. Мне, опять болтавшейся у него под брюхом, совсем не нравилось получать по голове и плечам ветками и отбиваться об коряги, коварно притаившихся в снежном укрытии.
Снег набился за шиворот, лез в уши и нос, залеплял глаза, делал меня беспомощной, мокрой и жалкой.
Ксэнар обещал, что зима будет теплой, и она была теплой, градусов тридцать, не ниже. Как утверждала Ашша, для этих мест это очень хороший показатель.
А я этой теплой зимой уже успела дважды заболеть и рисковала прихворнуть в третий.
Мы успели углубиться достаточно далеко в лес, когда волк, тормознул у дерева, на нижней ветке которого была развешена рубаха. Резко, мотнув головой, он швырнул меня в снег, а сам, кувыркнувшись через голову, встал уже человеком.
Мелькнул голым задом, сноровисто прикрыв его длинной рубахой, доходившей ему до колен, и только после этого обернулся ко мне. И сразу же ляпнул глупость:
— Ты только не бойся.
Лицо в полумраке разглядеть сразу не удалось, зато голос я узнала.
— Так это ты! А еще навещал меня, сочувствовал, — руки совсем замерзли и утратили былую чувствительность. Я почти не ощущала снега под ладонями, и не могла даже представить, как больно мне будет отогреваться, — признавайся, зачем на самом деле приходил? Добить хотел?
Рашис нерешительно приблизился, медленно, стараясь не пугать, опустившись на колени в двух шагах от меня. Холода он не чувствовал, от его тела шел легкий пар.
— Я бы не посмел, — с горячей искренностью заверил он, — для меня твоя жизнь дороже своей…
— Чего?
— Мне по осени ведунья предсказала, — говорил он медленно, тихо, пытаясь меня успокоить. Словно я нервная лошадь или взбесившаяся собака, — что есть на земле Князя Волков, огонек, который мне путь к моему величию укажет, или на погибель обречет.
Двигался он осторожно, неуверенно коснулся моих пальцев, готовый в любое мгновение отдернуть руку, только чтобы не напугать больше. Я не дергалась и руки не отняла. Уж очень горячей у него была ладонь. Согревающей.
— Я же к князю пришел на службу наняться, думал, буду по его поручениям разъезжать, всяко судьбу свою встречу, и подумать не мог, что огонек меня прямо в его доме поджидать будет.
— А ты не думал, что ошибся? Что это не обо мне тебя ведунья предупреждала? — я лучше всех других знала, что огонька во мне никакого нет. Разве только искра, да и та чуть не погасла, когда я под лед провалилась. — Может тебе и вовсе к Дубрам надо. У
