— Не говори со мной, Благодар! — прорычал в ответ водяник, находясь на грани срыва, — зашибу к херам!
— Ты слышал богов, окстись! — вскинулся собеседник, — нам не враждовать, а в ладу жить. Об супруге печься надобно, а не об гордыне личной.
— Пошли прочь все! — закричал Меч, — я буду первым! Рискнет кто супротив выйти?
— Лады, — Благодар отвернулся, обреченно вздохнув, — уступлю. Люб ты ей, так и иди первым… Мы глазеть не станем. Токмо… ласку подари ей, боли не причиняя…
— Не быть мне единственным — так буду первым! — прорычал Меч, подходя к центру Полянки, — знал бы, что так обернется, не берег бы себя, другим отказывая! — последнее проговорил тише, озвучив горькую мысль.
Безумная злость захватила водяника. Неконтролируемая, чужая, лютая. Не раз в своей долгой жизни будет он вспомнить их первый раз и сожалеть, что так поступил, локти кусая. Разве виновна она в том, за что наказывал? Но словно демоны вселились, требуя крови и мести. Не Нидару он наказывал, а богов, свершивших с ними такое и самого себя… Однак досталось токмо ей.
Загорелась земля кругом их, когда шагнул ближе. Поднял Меч Ниду за плечи, в лицо заглянув, да только не разглядел ничего перед собою. Туман черный, застал все.
Поэтому опрокинул на траву, даже не видя, как горит она под ними, в заковыристые узоры обрисовываясь. Нидара не плакала более. Она подняла ладошку, погладить его собираясь, да только вздрогнула от взгляда полного ненависти, опустила руку, всхлипнув. Поняла все.
Он и хотел бы быть нежным, да не мог! Никак не выходило! Разорвал рубаху, впервые узрев ее нагой. Ладная была дарованная жена, фигуристая. Грудь высокая, соски розовые, талия узкая, бедра широкие. Рыжий кустик меж ног манил, совсем разума лишив.
Неловко сжал Меч белую грудку да зарычал. Нида застонала от боли, отвернулась, губу прикусив. А далее в него словно вся злость мира, пополам с похотью влились. Сжимал, давил, кусал, грубо целуя. Да и не поцелуи то были — метки! Что бы знала, дабы помнила, чья она, для кого предназначена!
На шее, груди, плечах и бедрах оставлял синяки он, да словно и не видел того. А Домовитка молча терпела, оногде постанывая, кусая губы в кровь. «Это не он, — твердила себе, — он не такой!» Но даже ее глупое-глупое сердечко не понимало, от чего, за что с ней так поступает самый близкий и любимый?
Грубо развел дрожащие ноги и просунул руку меж ними, добираясь до сокровенного. Горячая, красивая, его. Как же мечтал последние годы, бредил покрыть тело любимой. Он, она и звезды… в тех мечтах. Всегда токмо так желал. Дождался… «Вот как мечты могут сбываться! Проклятье!» Стиснул зубы, обозляясь сильнее, направил орган внутрь женщины, да вперед толкнулся. Неумело, не сразу попадая. Выругался в голос и сделал второй рывок. Вошел глубоко, по-сухому, что самому больно стало. А бедняжка Нидара не утерпела, громко закричав. Меч замер.
— Паскуда! — прорычал в десятке метрах от них Благодар. Стоя за деревьями на краю Поляны он слышал ее крик, полный боли и страха. Ему и глядеть не надо было, дабы понять, нежным Меч не был. Другие мужья також выругались, кулаки сжимая.
Он долбился в нее, как дикий вепрь. Одной рукой держась за плечо, вторую уперев в землю у головы Ниды. Не видя слез, не слыша стонов и криков боли. Пот катился градом по спине, лицу, шее, тело вибрировало от натуги. А когда пришел экстаз, водяник согнулся в спине, задрав голову к небу и зарычал.
С тем, как семя выплеснулось в тело жены, грянул гром и земля треснула под ними. Нидара закричала еще громче, дернулась, словно от удара. Силы, доселе жившие в ней, никак себя не проявляя, покинули ее и золотыми потоками, по венам хлынули туда, где супруги соединились. А затем оттуда в мужа. Меч не удержался на вытянутых руках, упал, рухнул, как подкошенный, принимая чужую, мощную силу. Обдало, закружило, обожгло, покорило. А затем от него, все ушло к ней. Нидара не вынесла новой боли, ухнув в блаженную темноту.
— Ну, родная, очнись… — ласковый голос Благодара вывел Нидару из небытия, — вот, молодец, моя хорошая, попей…
— Где… где я? — прошептала непослушными губами.
— Не бойся, мы в ручье, Числобог поведал, что волшба в ней лекарская, — улыбнулся муж, — скоро поправишься…
Домовитка огляделась и увидела, как полностью нагая лежит на руках супруга, а тот омывает ее тело в стыдных местах, легко касаясь, стараясь не причинить боли. Она заалела и прикрыла глаза.
— Где…
— Меч? — голос Благодара прозвучал зло, — ушел. Сказал не придет более. Не плачь о нем, он тебя не стоит!
— Я… люблю его, — ответила Нидара, чувствуя, как разрывается сердечко.
«Аки и сблудил — концы в воду!"
Не помня себя, Степанида вернулась восвояси. Пораженная уселась у окошка в опочивальне и долго глядела на то, как снег окутывает лес белыми шапками, да слушала завывания ветра в дымаре. От охоронников отмахивалась, говоря, что ей хочется побыть одной. Чай, не каждый день переживаешь насилие от любимого человека. И зачем Леля дала ей это узреть? Могла и просто рассказать…
Все размышляла о судьбе Нидары, с болью в сердце «примеряя» на себя, ведь до чего они все-таки похожи. Судьбы, похожи конечно же, а вот Слагалицы они разные. Глупая, несчастная Нидара. Чего только не притерпела в жизни. Так отчаянно и на свою беду полюбила водяника, все прощая и стремясь быть рядом, несмотря ни на что. «А дедуля Мити мудаком-то оказался. Так вот. Мстил он, понимаешь ли, гневом давясь… Кому мстил? Несчастной, униженной, сломленной невинной девочке? Козлина, причем породистая! Интересно, а Митя знал, как дед поступил с женой?»
Желание повидать жениха возникло внезапно, остро, да так, что не отвертишься. А собственно, почему бы и нет? Ей прямо жгуче требовалось поделиться увиденным, да обсудить, как быть дальше.
Степке не пришлось думы думать, кому на Полянке отдать в положенный срок свою невинность. Митина она и больше никого. Так сердце чуяло. Даже если покинет ее после свадебки. Поделиться силами и познать мужчину в полном смысле она желала с ним.
Другие женихи поймут, должны понять. Как не крути, о ее особой симпатии в курсе каждый из них. А потом, позднее, коли суждено выйти замуж за всех, отплатит им любовью за муки ревности. А ежели боги дозволят избрать одного, то… А дальше у Степки портилось настроение и думать не хотелось. «Я наверное дико порочная и озабоченная, и как так Лукерья говорила? Гульня и енда, но… не могу отпустить никого из них! Пусть все мои будут! Ну, а Митя первый…»
Оделась в платье вязанное по фигуре, бельишко белое, кружевное
