— Антош, спасибо тебе. Иди отдыхай, я уже тут сама…
— Может, на Новый год, к нам? — Антон привлек ее к себе, обняв за талию, а позади них раздался вскрик.
— Так он… твой жених? — пискнула Наташка и вытаращила на Степку глаза, — здравствуй, *опа, Новый год, я пришел на елку!
— Мой! Так что закати губу! — Степка чмокнула Антона в щеку и отстранилась, — спасибо, родной. Но мне не до праздника. А вы погуляйте! Зое и Пете привет!
— Амазонка, пойдем…
— Пожалуйста, Антон! Я хочу побыть одна, ладно?
— Ладно… — тут же осекся, увидев ее выражение лица, — но завтра зайду, подарок занесу.
— Так… — Слагалица рухнула на диван в прихожей и прикрыла глаза, — народ… у меня сил — кот наплакал. Поэтому… я вас просто умоляю. Давайте без ссор. Ради меня. Найдите общий язык, разместите Наташку, покормите. Ну что, мне вас учить, в самом деле? Где Веста и Беляна?
— Дык, стряпают! Олявье какой-то… — пробормотала Лукерья все еще обиженным голосом.
— Оливье?! — простонала Наташка, — мое любимое… м-м-м…
— Вот и отлично! Лукерья, познакомь всех. Ну и… празднуйте…
— А ты?
— А я… спать пойду.
— А гулять-выпивать? Ты чего, подруженция? Новый год!
— Погуляйте без меня. Я устала.
— Дык, а чаво сталось? Хде была, болезная? Чаво белая-то такая? — вопрошала Лукерья.
— А ей жених изменил, представляете? — вместо Степки ответила русалка, — но он такой стр-а-а-а-а-шный, зря расстраивается, в самом деле! Я б такого даром отдала!
— Хто?! — опешила клецница и потом добавила нерешительно: — не могет быть…
— Бл* буду! — стукнула себя кулачком в грудь зеленоволосая, — Лейка водяника опоила и на телеса свои соблазнила, вот такая, картошка… так тебя, стало быть, Лукерьей зовут, да? Будем знакомы!
— Едрена Матрена… — охнул Егорыч, — водяник? С иной бабой сгреховничал?
— Лея не баба! Она водяница!
— Пятигуз треклятый! А я ведала, усе мужики — шаврики! Хошь замуж — выбирай кучку поменьше! Эх, чаво делается-то, чаво делается… Она ж к ему накрепко присохла!
— Лукерья…
— Чаво, Лукерья? — клецница вздохнула, — аж в грудях запело, так за тебя, лоху, обидно…
— Поклон низкий за лоху! — Степка поднялась с дивана, поклон отвесила и побрела на деревянных ногах в сторону лестницы, — я к себе, меня не беспокоить, хоть потоп, хоть пожар!
— Мож наливочки?
— Аль истопку затопить, а, барышня?
— Спасибо, ничего не хочу…
— С Новым годом, подруженция…
* * *— «Я хотел бы себе забрать то, что тебе грудь раздирает»
— «Ничего, Апгрейд, ничего…»
— «Прости его, легче станет»
— «Простить можно, а вот забыть…»
— «Это всего лишь испытание. Как обычный шаг, который ты легко можешь сделаешь одной ногой. Шагни, а случившееся оставь за спиной»
— «Ты удивительно мудр для медведя»
— «Я долго жил»
— «Спасибо, что ты всегда рядом»
— «Что ты. Мне за счастье. Тебя благодарить стоит»
— «Бери Фича и идите праздновать к остальным. А я посплю»
— «Не хочу, мне с тобой лучше. Спи, я буду охранять…»
— «Знаешь, я почему-то думала, судьба Слагалицы — счастье и безграничная любовь. Но судя по Нидаре, мне или даже бабушке Евдотье, и здесь применима поговорка «Сапожник без сапог»»
— «Не думай так. Твоя судьба Слагалицы только начинается»
— «Вот это и пугает…»
Глава 41
«Память в темени, мысль во лбу, а хотение в сердце»
Пробудилась Степка задолго до рассвета, ведь уснула рано. «С Новым годом, Слагалица!»-скривилась своему отражению в зеркале, пытаясь растянуть губы в улыбке, токмо вышел оскал, а не улыбка. От чего-то вспомнилась поговорка: «В улыбке фальшь, вся искренность в оскале» Вот точно о ней, оскал, отражающий душевное состояние.
Глядя на свое отражение, поняла одно — на Полянку надо, спрятаться ото всех, выплакать, наконец, горе, а то вчера отключилась, спрятав лицо в шерсти Апгрейда, а ноги согрев под животом Фича, не выпустив чувства. Так они и проспали втроем всю ночь. И сейчас охранники навострили уши, ожидая, когда Степка выйдет из ванной.
— Апгрейд, я на Полянку. Проводишь? — мишка радостно закивал. Еще бы, дополнительная возможность побыть с невестой, — Фич, а ты оставайся, отдохни, поешь… Как вернусь, поедешь со мной к родителям?
Домик был тих. Лишь на пороге прозвучал сонный голос Лукерьи:
— Куды?
— На Полняку, побегаю. Отдыхай.
— А, ну ладиком! Полянка — самое оно для хворобливого сердца…
На Полянку Степка пошла одна. Сперва упала посередке на прихваченное одеялко и заплакала. А опосля завыла, не стесняясь, да и не сдерживаясь более, наверняка зная, что не услышит никто.
История повторялась из раза в раз. Уже и не счесть, сколько она здесь слез пролила за короткий срок пребывания Слагалицей. И не одна она ведь. Чай не первая несчастная обладательница дара ревет здесь. И вдруг как-то неудобно ей стало, что ли, совестно. Что все в одну сторону. Потребительски по отношению к Полянке выходит. Слезы льет, утешения, успокоения ища. Опять же, водицу целебную потребляет для себя и женихов. А Полянке, что в ответ? Ничего…
Села она, ошеломленная этой мыслью.
— Ну и свинья же я… Как там говорят, колодец не бездонный. Того и гляди, все целебные силы иссякнут. Помнится и Лукерья мне что-то такое говорила… А интересно, как можно вернуть добро Полянке? Ну кроме как слагалить… Полянка, подскажи, а?
Прошлась Степанида медленно по теплой, влажной землице, склоняясь гладила траву, подходя к деревьям, проводила по ним ладошкой и все повторяла про себя: «Подскажи, Полянка… чего бы тебе хотелось…»
И, не то ответ от Полянки пришел, не то просто само в голову взбрело, да только увидала Степка в думах Полянку, цветами увитую. Тут и там петуньи разноцветные цвели, образуя яркие островки, а подле Ручейка — ландыши с гиацинтами.
Замерла женщина от дум этих и вдруг припомнилось ей, как раньше, очень давно, как была подростком еще, увлекалась цветоводством. Дома пройти было невозможно, так она загромоздила все горшками да кадками. А начиная с весны, до самой осени разбивала клумбу вокруг их многоэтажки. Соседи нарадоваться не могли, с других дворов любоваться приходили на красоту, Степкиными руками сотворенную. Любили ее цветы. Росли хорошо, никогда не пропадали, не болели. А она их любила. Разговаривала, гладила лепестки, хвалила, за красоту благодарила.
Степка крепко призадумалась. Нахмурилась, виски потирая. Даже голова разболелась немного. Что это? Откуда такое яркое воспоминание и почему она никогда не вспоминала об этом ранее? И что, еще более важное, когда любовь к цветам прошла? Она совершенно не помнила… Словно и не ее это воспоминания, а рассказал кто.
— Да нет, — размышляла вслух, ходя туда-сюда, — это точно я была! И любимые мои цветы — амаранты. Особенно те, что на гребешки петушиные похожи, — Степка отчетливо увидала в воспоминаниях, как росли они высоко, выше человеческого роста порою, красные, желтые, ярко-малиновые и фиолетовые.
— Почему же я перестала этим заниматься? — Степка даже сходила умыться, чтоб головная боль прошла и припомнить удалось. Ведь уже много лет она на цветы и глядеть не глядела. И дома
