Жадный, мокрый рот слепо следует за потоками воздуха. Губы ловят пупок. Животик дрожит. Степка близка, так близка, а он все никак не переступит последний рубеж, продолжает мучать.
— Можно я… — шепчет, уже касаясь губами курчавого бугорка, — узнаю, насколько ты горячая… там? — но разве она в силах ответить, или хотя бы понять о чем он спрашивает?
Поэтому, когда палец проникает неглубоко внутрь, она заходится чередой стонов, словно приступом астмы, а он шипит сквозь зубы. Ноги непроизвольно раздвигаются, женское средоточие жаждет самых последних, самых откровенных ласк.
Палец внутри медлит, оглаживает стеночки, исследует. А пальцы второй руки раздвигают складочки, обнажая скрытое, самое чувствительное местечко. Через сжатые губы Никита выдыхает чистой страстью, посылая сотни, нет тысячи потоков на ничем не прикрытую, беззащитную сладость.
Слагалица рыдала, кричала, охрипла… Дрожала, изламывалась в стремлении продлить ощущения, или умереть уже, наконец. От того, что оказалась не готовой быть порабощенной этой силой…
Пришла в себя в тесных объятиях, зацелованная, растерянная, запыхавшаяся и мокрая, как после душа.
— Лучик мой, что ж ты не сказала, что девственница?
— Ч-что?
— Ты дев-ствен-ница, — повторил Никита по слогам, вглядываясь глаза невесты. Степка несколько раз моргнула, вникая в смысл вопроса и не вынеся силы взгляда, спрятала лицо у него на груди.
— Я… не думала… — ответила не сразу.
— Как это? — кажется Никита никогда прежде так не удивлялся, — не понял?
— Ну… то есть, были опасения, конечно, просто… Блин, Никита, это сложно!
— Наверняка! — фыркнул воздушник, сжимая объятия и поцеловав ее макушку, — а все-таки?
На самом деле это было фактом очевидным. Судя из заверений Николая, что у них ничего не было во время совместного проживания. А Степка так и не припомнила ни единого интимного момента. Просто их «брак» в целом оказался дикостью, что о сохранившейся девственности она не задумывалась. Как-то и без того было о чем переживать. Но это ведь не так и важно, подумаешь.
Но почему Митя ничего не сказал? Вот это вопрос, который на самом деле поразил женщину. Ведь ему это явно было известно, кто как не он изучил ее тело во всех подробностях? Но ведь и не спросишь… Иначе придется рассказывать, как сама об этом узнала.
— Лучик? Ты чего притихла? Это тайна? — продолжал допытываться мужчина.
— В общем, нет, какая тайна? — вздохнула Степка и пояснила, — ты же слышал, что сказал Николай на дне рождения. Не было у нас с ним ничего. Видимо я под каким-то… не знаю, гипнозом находилась? В то время когда считала свой брак с ним нормальным. Даже уверилась в собственном бесплодии, — она пожала плечами. Нелегко было рассказывать об этой части своей жизни, в которой, как оказалось, принимала косвенное участие. Нелегко и странно… словно чей-то рассказ пересказывала.
— Хм, — задумался Никита, умолкнув на пару минут, — интересно зачем ему это было надо? Ладно захотел втесаться в наши ряды для получения Дара Слагалицы, пусть. А девственность твою для чего хранить? Вот представь… У тебя под боком молодая красивая женщина, а ты вековой негодяй… и ты будешь от нее нос воротить? Почему бы не попользоваться на всю катушку?
Степка скривилась от слова «попользоваться». Неприятно слышать такую правду в свой адрес.
— Может я ему не нравилась? — настроение испортилось. Не из-за отсутствия симпатии огневика в ее адрес, нет. Всякий раз, стоило вспомнить потраченные впустую одиннадцать лет становилось не по себе.
— Та ну! — фыркнул Никита, — ты и не нравилась???
— Спасибо конечно, мне приятно, — ответила грустно, — но что бы ты знал, особым вниманием у мужчин я не пользовалась. До момента приезда в село этой осенью.
— Слабо верится в твои слова. Ты очень красивая! — Никита приподнял ее лицо за подбородок и нежно прикоснулся к губам.
— Ты не можешь судить объективно, — Степка отстранилась и сжалась вся. Села, притянув ноги к груди, обхватив их руками, — ты под чарами…
И такое отчаяние внезапно напало на нее, даже слез удержать не смогла. Ведь… обман это все… магия… не настоящее ничего! Она женихам навязана, а они ей! Если бы не жениховская лихорадка, эти невероятные, бесспорно лучшие из мужчин, прошли бы мимо нее, даже взгляда не задержав. Не было в ней красоты!
До преображения в Слагалицу Степанида несла существование непримечательной женщиной. Крупной при этом. Волосы блеклые, ресницы светлые, кожа не самая лучшая. От прежней в ней только глаза разноцветные и остались. И горько так стало, больно до самой глубины души.
— Лучик, маленькая моя, ты чего? — всполошился Никита, сел на постели и стал осыпать поцелуями плечи, прижимать к себе, — я обидел тебя?
— Н-нет, нет, не обидел, Никита… просто… Боже, как же это все мерзко! — она вырвалась, слетела вихрем с постели, подняла халат и замоталась в него, туго подвязав поясом, — ты извини, что-то у меня нервы… мне одной побыть надо!
— Что случилось? — Никита оказался рядом и попытался заглянуть в лицо, — что я сказал, объясни пожалуйста! — в его взгляде был испуг.
— Ты… ничего… — ответила задыхаясь, чувствуя, как истерика подкатывает и вот-вот слезы хлынут неудержимым ливнем, — просто жизнь вспомнила… прости… я одна побыть хочу! — вырвалась и убежала в ванную, соседствующую со спальней и заперлась. Уселась на унитаз, отпустив боль на свободу.
Вспомнилась студенческая жизнь, во время которой у нее и парня ни одного не завелось. Не нравилась противоположному полу невзрачная Степанида. Вокруг было полно очаровательных, хрупких девчонок, тогда как она, Степка, всегда отличалась крупной комплекцией и далеко не покладистым характером. Она и профессию мужскую выбрала, оказавшись единственной девушкой на потоке.
Поэтому ее легко смог «окрутить» огневик. Да просто он был первым, кто заинтересовался ею. И тот, в корыстных целях. Обидно, как же обидно! Не нужна она никому! Не настоящее все вокруг! И внешность нее чужая и женихи зачарованные. И Дар навязанный, и чувства, и страсти горячие. Не ее жизнь, выбор не ее! И она — не их добровольный выбор!
Истерика набрала оборотов, полонив хозяйку домика целиком.
Но. Никита был по-настоящему хорошим женихом. Дверь открыл запросто, на руки поднял, к груди прижал. Долго слова утешения шептал, слезы сцеловывал.
— Так, ладно, хреновенький из меня утешитель получился, — пробормотал, увидев, что невеста не успокаивается, — значит, будем принимать радикальные меры!
Снес рыдающую вниз, отмахнувшись от причитаний Лукерьи и Егорыча и решительно распахнул входную дверь. Мишка появился на пороге, став перед ним нерушимой стеной, однако, хватило одного взгляда, чтоб он понял — Никита плохого не сделает. Апгрейд отступил.
А потом был полет. Со своею ношей на руках воздушник взмыл в небо. Снежинки с порога феерично разлетелись в разные стороны. Степка взвизгнула и
