Степка врезалась в дверь, схватилась за ручку и давай ее трясти. Дверь не поддавалась. Женщина испугалась.
— Изнасилуют и убьют! — пролепетала и заорала не своим голосом, — Спасите! Помогите!
— Тьфу, дура! Кто ж тебя снасильничает-то? — не унимался все тот же голос, пока Степанида трясла ручку, — утихни, убогая! Утихни, сказала, а то Егорыча прикликаю!
Угроза подействовала. Степанида отпустила ручку и медленно повернулась. Коридор дедовой хаты был хорошо освещен, но женщина никого не увидела!
«Может это розыгрыш? Где-то здесь встроен динамик… Хотя, нет! Никто не знает, что я здесь! Сошла с ума, однозначно!»
— Вот и лады, вот и умница! — сказал голос. Степанида, опустила чемодан, потерла виски руками.
— Ладно, глюк, чего надо? — спросила она, все еще надеясь, что голос не настоящий.
— Та я ж Лукерья, хозяюшка! — ответил голос, — охоронница Дома.
— А-а-а… — протянула женщина, типа это все меняет, — а Егорыч, кто? Злая собака?
— Не, он по хозчасти, но сгораздится кого и цапнуть, ежели повелишь!
— Егорыч, а цапни-ка Лукерью! — вдруг заявила Степанида. А что, смешно же, она с ума сошла? Сошла! А раз глюки ее, то и управлять ними будет тоже она!
— А-а-а-ай! — вдруг заорала та, что Лукерьей назвалась, — по што, хозяюшка? Фу, Егорыч, своих не кусають! Ай, боляче!
— Ладно, Егорыч, фу! — смилостивилась Степанида, оторвавшись от двери и пошла по коридору, — пойду я дом смотреть, а потом уже в дурку позвоню, пусть палату готовят!
— Ба-а-а-а-рышня, — прогудел второй голос, — а вещички-то ваши… в опочивальню снесть?
— Съесть! — пробурчала Степанида, не оборачиваясь.
Домик был таким же, каким его помнила Степанида с детства, только поменьше. Зато чистый и теплый! И что странно, ничего не украли! Мебель, хоть старая — на месте! Окна — целы! Паутины ноль… «Словно ухаживал за ним кто-то…» Но если и ухаживал, то все равно остается вопрос, как попадал в дом? Сама Степанида порядком исцарапалась, до крыльца добираясь.
В дедовой спальне стояла вся та же кованная кровать с многочисленными матрасами и перинами, пятью подушками и накидочкой, расшитой узорами. Степка еще в детстве удивлялась, как можно спать на такой высоте? У деда даже специальный табурет имелся, чтоб залазить и слазить с койки.
Кухонька в доме особая была. Они с другими детьми (двоюродными братьями и сестрами, которые, как и Степанида приезжали к деду на лето) больше всего любили в ней находиться. Атмосфера была шибко добрая. И готовил дед вкусно, пальчики оближешь!
Большая печь белого цвета, в которой у деда получалась самая вкусная в мире каша и домашний хлеб, тоже не изменилась. Аккуратные, белые стеночки, без копоти, словно недавно подбелили. Степанида нахмурилась.
Красивый, с резными ножками стол, такие же резные стулья со спинкой и буфет. Дед самолично вырезал каждую загогулину! Еще один столик, поменьше, стоял под окном, а возле него — медный рукомойничек, с явно дореволюционных времен еще! И свежее, накрахмаленное полотенце на крючке! Степанида пощупала, даже понюхала — хрустит и свежим пахнет! Брусочек нового детского мыла стоял рядом на блюдце. Женщина протянула руки к рукомойнику, тронула «язычок», потекла теплая вода. Степка вымыла руки, вытерла. «Сто процентов! Здесь живут…» — все больше убеждалась она.
Тут раздался звук шагов, словно крались на цыпочках. Женщина быстро оглянулась — никого. Но отчетливо же шаги слышала!
— Блеск! Теперь глюки еще и ходят! — обреченно прошептала Степка, — ладно, сейчас перекушу и завалюсь спать. Будь, что будет!
Она вернулась к входной двери за чемоданом, в котором лежал небольшой запас еды, прикупленной в магазине на вокзале. Так, мелочи, молоко, кефир, пару консервов, печенье галетное да батон.
Да вот только чемодана на месте не оказалось. Женщина заглянула в каждую комнату — как и не бывало.
— Эй, ты, Егорыч! — вдруг вспомнила она последнюю фразу «глюка», — чемодан мой где?
— Как где, помилуйте барышня! Велели же съесть!
— Ох, нет! Мамочки! Ты что, сожрал мой чемодан??? — заорала она, — с вещами, деньгами, документами??? И… мобильным???
— Барышня, так велели же съесть, — едва не плакал Егорыч, — услужить хотел!
— Что же мне делать, несчастной?! — рухнула на табурет Степка в кухне и заголосила, — глюки вещи сожрали и даже деньги с документами!
— Барышня! Кошель с бамажками я еще не ел, — тихонечко сказал Егорыч, — вот, возьмите… — на стол перед Степанидой, прямо из воздуха, рухнула маленькая сумочка на ремешке, в которой находились кредитки, немного наличности и паспорт. Девушка прижала ее к груди и облегченно вздохнула. А потом вспомнила еще кое-что важное.
— А косметичка? — выкрикнула она.
— Съел, барышня… — ответили до того грустно, что у Степки пропало всякое желание ругаться.
— Хорошо, Егорыч, хоть ты сыт… — сказала она, — а я вот весь день не ела…
— Так чичас Лукерья сообразит, барышня, — уже более бодрым голосом сказал Егорыч, — попотчюет хозяюшку! Где ты тама, ась?
Тишина, Лукерья не ответила.
— О! Один глюк отвалился, — обрадовалась Степка, — неплохая новость!
— Безмолвствует, осерчала… — вздохнул Егорыч, — полно тебе дуться, ну че ты… не мог я не исполнить наказ!
— Да, Лукерья, ты не обижайся! — Степка поглядела по сторонам, пытаясь понять откуда голос Егорыча раздается.
— Онемела… — вновь вздохнул Егорыч, — ладно, тохдась я поду стол крыть, да постель барышне стелить, раз ты не хошь…
— Только спробуй, псина смердящая! — закричала Лукерья, — не лезь на мои владения!
— Вот и славненько! — обрадовался Егорыч.
— Чего хозяйка желають? — официальным тоном спросила Лукерья.
— Хозяйка желають… чего я желають… — задумалась Степанида, чего бы такого пожелать, чтоб полностью убедиться в собственном сумасшествии, — а давай-ка мне ухи из осетра… запеченного фазана, голубчиков со сметаной, вареников с печеночкой… и дедовой наливочки!
— А ниче не треснет? — пробурчала Лукерья, а уже громче добавила, — будеть исполнено!
Степка даже не поняла, когда перед ней на столе появилось все, что заказывала!
Тарелка дымящейся ухи с большим куском белой рыбы заблагоухала на всю кухню.
Женщина протерла глаза. Запеченный фазан с румяной корочкой, обложенный яблоками возлежал на плоском блюде. А в деревянной тарелке лежали пять голубчиков, политые сметаной и пять пузатых вареников с жаренным лучком. Степанида сглотнула слюну. Понюхала каждое блюдо. Страшно есть.
Но голод оказался сильнее.
— Эх, была не была! — она схватила пыльную бутыль, налила щедро в граненный стакан тягучей темно-бордовой наливочки и пригубила, — м-м-м… нектар! Точно, дедова!
Степанида подкатала рукава свитера и набросилась на дармовые харчи. Ела и поражалась. Что сумасшествие бывает настолько многогранным! Надо же, она не только слышит голоса, видит то, чего быть не может, так еще и ощущает вкус и насыщение от блюд, которые разве что в памяти и могут существовать!
«А от чего я собственно с ума-то сошла? — думала она, уплетая угощения, — можно подумать, что Николая любила до беспамятства! — она фыркнула, — обидно конечно, что нашел себе деваху по-моложе… Но не так, чтоб нож в сердце и головой об стены стучаться!» М-да, сам факт замутнения разума был непонятен. «Надо будет в инете загуглить…» а потом вспомнила,
