– Коул, – окликаю я, когда он выходит на освещенную лунным светом опушку. Он уже не выглядит таким измученным. Испуг, так искажавший его черты днем, исчез. Руки не обхватывают тело, а свободно опущены. Глаза усталые, но спокойные.
– Лекси. Ты получила мою записку?
Я хлопаю по карману.
– Получила. Но я пришла бы и без этого. Чтобы предупредить тебя. Мой дядя…
– Подожди! – перебивает он громко. Я и не знала, что он может так повысить голос. Сейчас этот голос не течет по ветру, он разрезает его насквозь, – По поводу того, что было раньше. Я попросил тебя прийти, потому что хочу объяснить. Мне это необходимо.
– Коул, ты можешь ничего не объяснять, если не хочешь.
– Я не хочу. Но это необходимо. – Его плащ хлопает на ветру. – Только я не знаю, с чего начать.
– С пожара? Ты сказал, что ваша деревня сгорела дотла. Это ты ее поджег?..
Коул мотает головой.
– Все не так просто.
– Тогда расскажи, что там случилось. – Роща у него за спиной высится, как зловещая стена. Или как зверь, готовый проглотить его целиком. – Коул?
Он колеблется.
– Давай. Я слушаю, – подбадриваю я.
Коул в который раз обводит взглядом ночь. Его глаза снова опускаются вниз, и когда они встречаются с моими, я понимаю, что он на что-то решился, такая в них вдруг появилась бесшабашность.
– Я покажу тебе, – говорит Коул наконец.
Он делает шаг вперед, кладет руки мне на плечи и целует меня.
Это неожиданно, губы у него прохладные, мягкие. Вокруг нас свищет ветер, дергает за одежду, но не пытается оторвать нас друг от друга.
А когда все заканчивается и его губы отрываются от моих, я открываю глаза и вижу перед собой его серые глаза, похожие на мокрую речную гальку.
– Ты это хотел мне показать?
– Нет, – отвечает он, его пальцы скользят вниз по моим рукам. Он ведет меня в сторону от тропинки, вдаль от Ближней. – Это было так, на всякий случай.
* * *Как же это – на всякий случай? – недоумеваю я, а тем временем последние огни Ближней скрываются за круглобокими холмами.
– Далеко ли ты меня ведешь? – не выдерживаю я.
Между тем в походке Коула появилась решительность. Я даже почти слышу его шаги по земле. То-то и оно, что почти. А потом он начинает говорить. До этих пор каждое слово из него приходилось тянуть клещами. Но теперь они выплескиваются сами.
– У моей мамы были серые глаза, как мокрые камни под дождем. Не такие темные, как у меня, но похожие. И волосы были темные, длинные, она всегда забирала их наверх, а они все рассыпались. Это первое, что я о ней вспоминаю: какое бледное у нее было лицо в обрамлении этих темных волос. Она была прекрасной. И сильной. Ты бы ее полюбила, Лекси. Я это знаю.
– А твой отец?
– Ушел.
Одно слово, резкое и короткое.
– Я его никогда не видел, – добавляет он. – И ничего о нем не знаю. Ни его имени, ни того, как он выглядел. Я знаю только одно. Одну очень важную вещь.
Мы достигаем вершины склона, и перед нами раскидывается небольшой плоский участок, за которым начинается спуск в следующую долину. Равнина за этим холмом кажется бескрайней. Но невозможно понять, какова она на самом деле, потому что почти ничего не удается различить, кроме холма-другого. Может, мир там заканчивается, обрывается резко, внезапно останавливается, как вкопанный прямо за ближайшим подъемом.
– И что же это? – спрашиваю я.
И тогда Коул простирает руку. Не ко мне, а к ночи.
Воздух вокруг нас ощутимо вздрагивает, и холодный ветер треплет меня по щеке. Я чуть не задыхаюсь от неожиданности, потому что ветер завивается вокруг вытянутой руки. Он вертится так быстро, что кажется, будто рука размывается, будто пальцы растворяются в нем. Потом они становятся полупрозрачными, и скоро я могу видеть сквозь них, до тех пор, покуда разница между вихрем и кожей Коула вообще не стирается.
– Ты колдун, – шепотом восклицаю я. Я должна бы ужаснуться и содрогнуться от неожиданности. Но какое там. Видно, я обо всем догадывалась с той минуты, как в первый раз увидела Коула, потому что сейчас меня охватывает поразительное спокойствие.
Коул поводит рукой, словно баюкает, качает кого-то. Потом сжимает руку в кулак, и ветер затихает, исчезает.
– И он был таким же. – Сейчас глаза у Коула жесткие.
– Когда я был маленьким, – продолжает он, – то думал, что это замечательно. Другие дети придумывали себе друзей, но у меня было кое-что получше. Сильное, могущее – но и очень близкое, как задушевный друг. Я никогда не знал одиночества. Когда я сердился, ветер становился злей, дул сильнее. Нас связывали какие-то невидимые нити. Маму это пугало. Конечно, думаю, она боялась не меня, а за меня. Она всегда повторяла, что люди не понимают ведьм и колдунов, что они их боятся, а она не хочет, чтобы боялись меня. Она была очень сильной, моя мама, но эта тревога ее поедала.
У меня сжимается сердце. Он напоминает мне отца, в его глазах, его голосе была та же смесь гордости и тревоги – даже когда он учил меня охотиться, читать следы, рубить дрова.
– Но другое дело ее муж.
– Муж, Мне показалось, ты сказал…
– Она вышла замуж еще до моего рождения. Но я никогда не видел в нем отца. А он, знаю, никогда не видел во мне сына.
Вокруг нас бушует ветер.
– Я так для нее старался, для мамы. Старался вести себя тихо. Мне казалось, что если я буду спокойным и не стану ничего принимать близко к сердцу, то все обойдется. И какое-то время так и было. Люди, казалось, стали даже забывать, кем я был.
Коул, кажется, этого не замечает, но ветер вокруг нас становится злее. Бросается на землю, рвется листья и траву в мелкие клочки. И у Коула голос меняется.
– Но забыли не все. Муж моей матери. Он, как оказалось, не забывал никогда.
Коул поднимает голову, но глаза смотрят куда-то в никуда, и мне интересно, где он сейчас, что он видит. Он побледнел даже сильнее обычного, и, когда он сжимает челюсти, на щеке ходят желваки.
– Ветер на пустошах – непростая штука. Ты ведь так говоришь, Лекси? – Коул коротко и безрадостно смеется. Рядом большой валун, он подходит к нему и опускается, как будто ноги его больше не держат. В каждом движении – свойственная ему нерадостная, но невесомая грация.
– И ты права. Ветер – хитрая штука. Как дождь и солнце, и сама пустошь. Они не ручные и не всегда бывают добрыми или разумными. Ветер может пробраться в легкие и так заставить
