— Знаешь, у тебя какой-то очень странный способ оправдывать преступление, дорогая. Интересно, будешь ли ты чувствовать то же самое, если, например, какой-нибудь волшебник использует Аваду Кедавру для педофилов. Ты как считаешь: это станет правосудием или все-таки убийством? — иронично спросил Гарри и тоже откинулся на спинку диванчика.
На самом деле, подобные споры у них случались нередко. Гермиона Грейнджер славилась своей категоричностью, и порой Гарри серьезно волновало это ее качество вместе с ее же вспыльчивостью. Что было, по сути, немного удивительно с учетом ее внешней, знакомой всем уравновешенности. Но нет… сторонний зритель ошибался. Кстати, именно эта категоричность и привела в конечном итоге к их разрыву с Роном.
Теперь эти воспоминания казались Гарри почти забавными. Ведь Рон никогда не мог справиться с Гермионой и с силой ее духа. Понятно, что для всех она была спокойной умницей и даже порой занудой. Но знающие ее близко были хорошо знакомы с тем, как часто она теряет контроль над своими эмоциями, какой страстной может она быть. И не только в обычной жизни, но и в интимной. О чем Гарри никогда не хотелось знать, но регулярно приходилось слушать. Как лучшему другу и по совместительству родственнику. Конечно, сейчас он уже понимал, что, несмотря на юношескую романтику, Рон и Гермиона никогда не были гармоничной парой. Хорошо еще, что расстаться им удалось достаточно мирно, ведь именно это помогло ему сохранить обоих друзей.
— Это сложный вопрос. Не сравнивай, Гарри, применение Непростительного заклятия с банальным ограблением. Даже гипотетически это отнюдь не одно и то же. Тем более, уж извини, но за педофилию и Авады не жалко, так-то… Хотя, понятно, что нельзя рассуждать огульно, и каждый случай должен быть рассмотрен сообразно конкретным обстоятельствам, — Гермиона нахмуренно задумалась.
— Ага… Значит, все-таки имеет значение? — иронично уточнил Гарри, понимая, что, конечно же, задал глупый вопрос, и ответить ему по-другому Гермиона Грейнджер не могла.
— Хорошо, я скажу: они и впрямь заслуживают кастрации, и я до сих пор не понимаю, почему министерство не делает этого. Неважно как: заклинанием или зельем. Я понимаю, что жестоко. Но зато оправдано! — выпалила наконец она.
— Понятно. Ну… тогда спасибо Мерлину, что ты не стала тюремным надзирателем или, что еще хуже, членом Визенгамота. Потому что твое правосудие на редкость жестоко и категорично, — он покачал головой, но потом улыбнулся: — Ладно. Давай отложим нашу с тобой дискуссию и поужинаем сегодня. Хорошо? Джинни все равно допоздна работает, а я не люблю есть в одиночестве.
— Хорошо. Думаю, я смогу с тобой поужинать, — покачивая ногой, Гермиона улыбнулась. Настроение ее явно улучшилось.
______________________________________________________________________________
Когда Люциус ближе к полуночи покинул свой джентльменский клуб, было уже довольно поздно. Вечер оказался холодным — в воздухе кружила легкая поземка, сопровождаемая ледяным пронизывающим ветром. Сегодня карета его почему-то не дожидалась, и Малфой ощутил по этому поводу некоторое раздражение, несмотря на довольно удачный выигрышный вечер за карточным столом. Косой переулок выглядел совершенно пустым, а свет газовых ламп отбрасывал на заснеженную землю мягкое золотистое сияние. Несколько раз Люциус легонько постучал тростью по носку ботинка и, начав замерзать, направился к зоне общественного аппарирования.
Конечно, сейчас он с большей охотой предпочел бы приятную расслабляющую поездку в своей удобной и теплой карете вместо того, чтобы прибегать к аппарации.
«А завтра наверняка придется еще и уволить кучера, то бишь… «водителя» кареты, — усмехнулся Малфой. Он снова подумал о том, что после войны стало почти невозможно найти достойных служащих. Особенно после указов Министерства магии об обязательной оплате труда домовых эльфов, всю жизнь работавших за еду и крышу над головой. Нанятые теперь служащие были на редкость дерзкими и ленивыми. И исчезнувший куда-то молодой волшебник, которого Люциус недавно нанял кучером, совершенно однозначно или обезумел, окончательно потеряв разум, или просто решил соблазнить какую-нибудь молоденькую ведьму, занявшись личной жизнью. — Надеюсь, он додумается не делать этого в моей карете, иначе лишение выходного пособия — это самое приятное, что ожидает его завтра».
Продрогнув от холодного ветра, Люциус закутался в мантию. Когда он стремительно двигался по тротуару, его дорогие кожаные ботинки, сделанные на заказ, оставляли на мокром снегу цепочки следов. Но внезапно пришлось остановиться: газовые лампы на его стороне улицы вдруг мигнули и погасли. По затылку и задней части шеи побежали знакомые мурашки — Малфой всегда чувствовал их, когда ему что-то угрожало. Сжав рукоятку трости, он медленно вытащил свою волшебную палочку.
— О-о… кого я вижу… Это же господин Малфой, — послышался знакомый, чуть хрипловатый голос.
И Люциус мгновенно ощутил, как сердце забилось быстрее.
— Вот мы и встретились снова… — бросил он в темноту ночи, пальцами сжимая палочку. — Вы покажетесь мне на этот раз?
В ответ раздался низкий смешок, а потом из тени ближайшего здания появилась женская фигурка.
— Что, хотите, чтобы моя внешность подстегнула разгул ваших фантазий, мистер Малфой?
То, как она произнесла его имя, невольно отдалось дрожью в позвоночнике Люциуса.
— Каких же именно фантазий, моя очаровательная грабительница?
Да. Это действительно была она. Та, что обворовала его на последнем балу. И Люциус неотрывно смотрел, как маленькая нахалка приближалась к нему: распахнутый черный плащ змеился за ее спиной, пока она подходила все ближе и ближе, с едва заметной ленцой покачивая бедрами. Сегодня на ней были надеты узкие кожаные штаны черного цвета, заправленные в пару высоких сапог на острых и тоненьких (кажущихся почти смертоносными) каблуках. Сапоги эти смотрелись не очень практичными для воровки, но Малфой почему-то не мог отвести от них глаз. Впрочем, как и от тугого корсета, сжимавшего талию и восхитительно приподнимавшего грудь. Кожаные перчатки закрывали руки выше локтей, а блестящие длинные локоны мягко ложились на плечи и спину. Цвет кожи таинственной грабительницы чем-то напоминал Люциусу нежный сливочный крем. Что же касалось губ… они и в этот раз были ярко-красного цвета. Черная маска почти полностью скрывала ее лицо, но и придавала такое очарование, что Люциус еле сдержался, дабы не застонать от восхищения.
— Вы прекрасно знаете, о
