— О, да… О, да… Я хочу подарить тебе свою любовь. И я подарю ее…
— Мам, чего это ты тут задницей крутишь?
Не услышав, как в кухню зашел Элиас, Малфой вздрогнул от неожиданности. Гермиона же резко обернулась и, встретившись с ним глазами, густо покраснела и отвернулась обратно. Она оперлась ладонями о столешницу и молча стояла, будто молилась о том, чтобы прямо сейчас взять и провалиться от стыда под землю.
— Люциус, я не знала, что ты уже пришел… — хрипло выдавила она из себя, спустя какое-то время.
— Элиас, мне кажется, что тебе стоит пойти и вымыть перед ужином руки, — тот положил ладонь на плечо мальчика и мягко, но настойчиво начал выпроваживать в коридор. Пару секунд Элиас с любопытством смотрел на них, а потом помчался в ванную.
Малфой быстро пересек небольшую кухню и остановился за спиной Гермионы, которая напряглась еще сильнее. Даже не видя Люциуса, его запах она ощутила сразу же.
«Ну почему… почему он должен пахнуть так, что я почти схожу от этого с ума?»
— Смотрю, ты получила мой подарок. Понравилось? — тихо спросил Люциус, наклоняясь к самому уху Гермионы и наслаждаясь тонким ароматом ее локонов.
— Д-да… букет просто прекрасен. Спасибо тебе, — нервозность и смущение откровенно звучали в ее голосе.
— О, нет… Прекрасна была ты, когда танцевала, думая, что тебя никто не видит, — еле слышно возразил Люциус, отодвигая ее волосы в сторону и наклоняясь еще ниже. Теплое дыхание щекотало шею, и Гермиона вздрогнула. — Скажи, ты обо мне думала, когда подпевала певице?
Она зажмурилась, ощутив, как волна стыда обрушивается с еще большей силой.
«Мало того, что меня поймали, когда я бесстыдно раскачивала задом на кухне, так еще и за моим ужасным пением… Господи, да за что ж мне это?»
— Что это вы тут делаете? — от порога раздался любопытствующий возглас Элиаса. — Что ли у мамочки что-то запуталось в волосах? — Мальчик тут же бросился к ним. — Мусор? Или какой-то жук?
На что Люциус усмехнулся и отшагнул назад, напоследок слегка погладив кончиками пальцев ее шею. К счастью, Элиас, слишком взволнованный, что у Гермионы в волосах и впрямь что-то запуталось, не обратил на это внимания.
— Ничего там нет, малыш, просто я отодвинул их в сторону. Видишь, у мамы руки в помидорах? Поэтому убрать мешающие волосы самой ей трудно, — убедительно солгал он сыну. — Ну, а ты как? Уже помыл руки?
— Да, сэр, — разочарованно буркнул Элиас, расстроенный тем, что ничего интересного увидеть так и не удалось. Он забрался на стул и внимательно уставился на двух взрослых. Что-то было не так, они оба вели себя как-то странно: вроде ничего особенного, но что-то Элиаса несомненно настораживало. И тут он вспомнил. — Лушиус, а почему ты так смотрел на мамину задницу?
Нож Гермионы с грохотом упал в раковину, а Люциус попытался сдержать улыбку.
«Наивная! И она еще думала, что от Элиаса можно будет что-то скрыть! Да этот ребенок подмечает все, что нужно и не нужно. И не стесняется сообщать об этом всем, кому не лень…»
Поначалу Малфою хотелось сказать, что Элиасу все показалось, и ни на какую мамину задницу он и не думал смотреть, но потом решил, что лучше ответить правду, конечно урезанную по форме и содержанию так, чтобы оказаться приемлемой для нежных детских ушек.
— Видишь ли, я просто наблюдал, как она танцует. Мама — прекрасная танцовщица, ты не находишь? — вытащив стул, Люциус присоединился к мальчику за столом.
— Танцует она, конечно, неплохо, — согласился Элиас. — Но поет ужасно!
В ожидании ужина Элиас продолжал болтать о чем-то своем, а Малфой украдкой посматривал на Гермиону, каждый раз подмечая, как смущенно, но в то же время и радостно, вспыхивает ее лицо, когда она оборачивается и ловит его взгляд.
А Гермиона, отчаянно краснеющая от жарких голодных взглядов, которые она чувствовала даже спиной, ощущала себя тем изысканным блюдом, что с нетерпением ожидает гурман. Никогда еще ни один мужчина не смотрел на нее с таким откровенным вожделением, как сейчас украдкой поглядывал Люциус Малфой. И это завораживало.
Усиленно стараясь не реагировать на происходящее так остро, Гермиона поставила в центр стола чашки с начинкой и соусами для тако, и принялась наполнять и сворачивать тортильяс для Элиаса. А когда поняла, что Люциус Малфой, не будучи знакомым с мексиканской кухней, никогда не ел тако, то сделала несколько штук и для него. За что оказалась отблагодарена нежным прикосновением к спине, когда подошла, чтобы поставить тарелку. По телу пробежала чувственная дрожь, и Гермиона ощущала ее, даже усевшись на свое место и усиленно пытаясь сосредоточиться на болтовне сынишки, а не на том, как хочется прикосновений Люциуса еще и еще. Вся эта ситуация была для нее настолько необычной и даже отдающей сюрреализмом, что несколько раз казалось, что она просто спит. Спит и видит сон о том, какой счастливой может быть жизнь обычной семьи, где есть мама, папа и ребенок.
После ужина, который и для отца, и для сына закончился почти одинаково заляпанными сальсой и тертым сыром рубашками, после благодарностей от обоих за то, что все было так вкусно и они ждут не дождутся, когда Гермиона снова приготовит им тако, она неспешно прибиралась на кухне. И тихонько улыбалась, слушая, как Люциус играет с их мальчиком в гостиной. А потом он стоял в дверях ванной, пока она купала Элиаса, и снова наблюдал за ней. И снова в его взгляде светилось что-то необъяснимое, заставляющее ее вздрагивать, встречаясь с ним глазами. Потом они впервые вместе уложили Элиаса спать, по очереди почитав ему на ночь смешную сказку о лисенке и его носках, и вдруг остались одни…
Напряжение, искрившее между ними целый вечер, стало почти осязаемым, и Гермиона ощутимо занервничала. Она и понятия не имела, как должна вести себя теперь, когда они наедине: что делать, о чем говорить. Поэтому осторожно уселась на диван и взглянула на Люциуса. Тот раздул в камине огонь, затем махнул палочкой в сторону музыкального центра, и комнату заполнили тихие звуки блюза. Гермиона напряглась, когда он присел рядом, с интересом ожидая, что же будет дальше.
«Конечно, мы с ним не парочка подростков, чтобы тискаться на диване, целуясь до ломоты в губах, но вот… вот только и такого опыта у меня тоже нет…»
Она вдруг вспомнила, как
