— О… я знаю… Он, и правда, был бесконечно добр и нежен со мной, — Джесса улыбнулась и, вытерев слезы, посмотрела наверх, чтобы взглянуть на любимое лицо, вырезанное в камне. — Спасибо вам за то, что рассказали обо всем. И за то, что помогли попасть сюда…
— Можно было бы еще отвести тебя к его портрету, что висит в замке, но он никогда не появляется там. Пришел лишь однажды, когда узнал о слухах, касающихся Элиаса. Говорят, ужасно разозлился… — вздрогнув от боли в ее голосе, откликнулся Рон.
— А что еще за слухи об Элиасе? — спросила Джесса, обращаясь к Гермионе.
— Ерунда. Когда война закончилась, и стало известно, что я беременна, то те немногие, кто узнал, начали строить догадки, кто же отец Элиаса. Одну невероятней другой. Чего только не придумывали. И на Гарри думали. И на Рона. И даже на самого Волдеморта. Сплетничали, что меня изнасиловали Пожиратели… Ну а потом додумались до того, что якобы профессор Снейп заставил или уговорил меня родить ему наследника, пусть и посмертно. Забавно, что никто и никогда не подумал о Люциусе. И Снейп, услышав об этом… я уж не представляю, откуда и как он узнал, но возник на портрете, и заявил, что подобное предположение ужасно оскорбляет его. И что он никогда бы не стал спать с кем-то из своих учеников. Особенно с «заучкой мисс Грейнджер», — Гермиона закатила глаза в притворном возмущении. — Я всегда знала, что раздражаю его.
— Да… звучит очень похоже на него, — усмехнулась Джесса. — Но правда состоит в том, что Северус не мог быть отцом Элиаса. Что-то случилось уже в зрелом возрасте… И он не мог иметь детей. Я не уточняла, это было очень личное. Но он и не страдал особо, наоборот, всегда говорил, что дети раздражают его до безумия.
— И это еще одно свидетельство, что Северус чувствовал к тебе нечто большее, в чем мог бы признаться… Он делился с тобой самыми личными своими тайнами. Не думаю, что найдется еще хотя бы один человек, которому повезло также… — Гермиона мягко улыбнулась.
— Может быть и так… Но и это никогда не сравнится с тем, что он чувствовал к ней. И я об этом знаю, — грустно подытожила Джесса.
— Не стоит тебе мучиться на этот счет, Джесс. То, что он испытывал к моей матери… скорее, было не очень-то и похоже на нежность… Да — страсть, ревность, желание обладать, но… отнюдь не желание заботиться и оберегать. Сейчас, повзрослев, я понимаю это очень хорошо… С тобой же он был другим. И, поверь, это прекрасно, — Гарри и впрямь выглядел сейчас взрослым и умудренным опытом мужчиной.
С озера вдруг подул леденящий ветер, и на них мелкой крупой посыпались снежинки.
— Нам пора возвращаться… — Гермиона осторожно коснулась руки подруги.
— Прощай, Северус. Я любила тебя. И до сих пор люблю. А помнить буду… всегда… — тихо прошептала Джесса и снова коснулась памятника.
Но потом резко развернулась и последовала за друзьями к воротам. Уже скоро они аппарировали назад — в Малфой-мэнор.
_____________________________________________________________
Поздно ночью, когда дом опустел и затих, а Элиас уже мирно спал в своей постели, оберегаемый верной Нонни, они наконец остались наедине. Люциус, усевшись посреди огромной кровати, аккуратно посадил обнаженную Гермиону верхом на свои колени. Поднял ее руки, безмолвно прося обнять себя за шею, и помог расположиться так, чтобы ей было удобней опираться ногами на матрас по обе стороны от него. Потом, приподняв Гермиону за ягодицы, осторожно скользнул между влажных складок, проникая внутрь.
Этим вечером она была необычайно нервной и возбужденной. Люциус чувствовал это и знал, что нужен Гермионе сегодня также сильно, остро, болезненно, как и нужна ему она. Пережив страшную и напряженную неделю, они оба жаждали близости и того радостного ощущения счастья, что дарило им слияние.
И вот сейчас Гермиона медленно, но настойчиво двигалась, крепко обняв его и уткнувшись лицом в шею. Малфой понял, что она наслаждается каждым своим движением и каждым его толчком навстречу, постепенно забываясь в блаженстве. Он крепко держал Гермиону, неторопливо, но с силой насаживая на себя и вожделея каждую клеточку ее тела, растворяясь в их единении, будто подтверждавшим сейчас, что они оба живы, они вместе, и все происходит так, как и должно быть.
Внезапно Люциус почувствовал, как на грудь ему закапали слезы, и вздрогнул. Он помнил, что Гермиона как-то заплакала от сильного оргазма, и посчитал это милой причудой, лишь отражающей силу ее эмоций, но… Никогда раньше она не плакала во время занятий любовью.
— Гермиона… Чщщщ… что с тобой, милая… почему ты плачешь? — тихо спросил Малфой, пытаясь остановиться, но она не позволила, по-прежнему продолжая размеренно и глубоко двигаться. Крепко обняв его за шею, Гермиона прижалась лбом к его собственному лбу и, едва касаясь губами, нежно поцеловала кончик носа и бороздку между бровями.
— Все в порядке… просто… о, Господи, как же мне хорошо сейчас, — ответила чуть хрипло и задвигалась быстрее.
Малфой ощутил, как мышцы влагалища начали инстинктивно сжиматься, предвкушая предстоящую разрядку.
— Не надо… не плачь, пожалуйста… — сбивчиво прошептал Люциус, чувствуя, с каким трудом дается ему самоконтроль.
Но тут Гермиона слегка замедлилась, движения стали волнообразными, и Малфою снова удалось сосредоточиться на реакции ее тела. Уже скоро дыхание ее ускорилось и стало рваным, а с губ слетел тихий стон. Пальцы вжались в его плечи еще сильней, и стенки влагалища начали пульсировать вокруг него, сжимаясь все плотнее и плотнее. А потом Гермиона коротко, но громко вскрикнула, резко ускорившись и продолжая с силой насаживаться на член. Поняв, что волна наслаждения уже подхватила ее, Люциус с хриплым криком излился и сам, слегка прикусив в порыве страсти плечо Гермионы.
Странно, но она не отодвинулась от него даже после того, как дыхание обоих успокоилось. Наоборот, прижалась еще крепче, вцепившись в шею Люциуса так сильно, что он даже не мог шевельнуться. Положив голову ему на плечо, она снова заплакала, и тело снова задрожало от судорожных всхлипов. Малфой, конечно, понимал, что сегодняшнее ее состояние напрямую связано с тем, что пришлось им пережить и узнать на этой неделе — конечно, это была и ужасная болезнь Элиаса, и эмоции, связанные с прошлым Джессы. И не удивлялся, что сердечко ее дрогнуло, не выдержав такого напряжения.
— Гермиона, с тобой все хорошо? — тихо спросил он, нежно поглаживая ее спину.
— Я люблю тебя,
