Правда, ровно до тех пор, пока эта дверь не открылась.
Если верить данным, собранным Маем, девушка была моложе Ани на три года, а на пороге стояла старуха. Молодая, но старая почти до дряхлости. И дело не в морщинах, которых не было. И не в сальных волосах, висящих вдоль серо-бледных щек сосульками, которые как раз были. Скорее, старость в глазах жила: усталость до самого-самого края и отсутствие всякого интереса.
— Да? — спросила девушка равнодушно, глядя куда-то поверх плеча Анет.
— Добрый день, — вступительную речь Сатор не только заготовила, но еще и вызубрила. — Дело в том, что этим летом я работала на СЭПе. И однажды нас вызвали в полицейский участок, городовому подкинули ребенка в корзине.
— Он умер? — по-прежнему без намека на оживленность спросила женщина.
— Нет, с чего вы взяли? — опешила Ани.
— Жаль. Тогда и я бы могла… — равнодушно сообщила «мамаша». — Проходите, — она посторонилась, но совсем с дороги не отошла — Ани едва протиснулась между ней и дверью. — Вы же стыдить меня пришли?
— Нет, это совсем не мое дело, — все заготовки ухнули в Хаос и что, а, главное, как говорить, Сатор понятия не имела. — Просто я знаю, где ваш сын.
— А какая разница?
— В смысле?
— Мне его все равно не отдадут, — вяло шевельнула плечами женщина. — Я преступница. Это называется «Оставление человека в опасности». Я оставила человека в опасности. Он мне никто. Он жертва моей безответственности.
— Так, стоп, — приказала Анет. — Давайте присядем, и вы все расскажите. Подробно.
— Давайте, — без всякого энтузиазма согласилась молодая старуха.
Растормошить ее оказалось сложно, очень сложно, слова приходилось едва не клещами вытаскивать. А порой она и вовсе замирала посреди фразы, уставившись в стену, будто забывала, о чем речь шла. Кажется, ей на самом деле было все равно: что говорить, с кем говорить и о чем.
А история на оригинальную никак не тянула: «пристегнули» девочку к группе дипломатов, ехавших осматривать красоты старой загородной резиденции императорской семьи. «Пристежка» вышла случайной: переводчик, приставленный к группе, неожиданно заболел, а другой замены не нашлось. Был среди дипломатов… в общем, был. И случилось между эльфом и девочкой три дня сногсшибательной любви. А потом он отбыл в свою эльфляндию.
— Кто бы мне тогда, дуре, сказал… — говорила она монотонно, словно таблицу мер и весов зачитывала. — Только об одном думала: пусть у меня хоть это останется.
— Вы никому не сказали? — тихонько спросила Ани, поглаживая женщину по сухой, даже шероховатой ладони.
— Нет, не сказала. Сами заметили. Сначала эти, — девушка едва заметно указала подбородком куда-то вверх.
— И что?
— Придумала какого-то парня. Вроде и имя его не знаю, познакомились случайно.
— Поверили?
— Нет, конечно, — потрескавшиеся губы несчастной чуть дрогнули, обозначая улыбку. — Начальница хорошая женщина. Уволила за несоответствие моральному облику. А так ведь и…
Она снова замолчала, глядя в стену.
— Что случилось потом?
— Я рассказала маме. Родителям. Мать так кричала. Она готова терпеть шлюху, но не ее…
— Вы ушли из дома?
— Ушла. У подруги жила, у другой. Денег-то нет, на работу не берут. А потом он родился.
— В больнице?
— Да вы что? — девушка первый раз глянула на Ани, да еще с намеком на эдакое веселое изумление. — А если б он на отца похож оказался? Меня точно тогда… Да и начальнице бы не поздоровилось, да и другим тоже. Знакомая помогла. Она и подсказала, чтоб я его к городовому отнесла.
— Зачем? — Ани очень старалась голоса не повышать.
— А как? Дома нет, работы нет, денег нет. Даже молока нет, совсем чуть-чуть, ему бы не хватило.
— В первые сутки молока ни у кого нет, — непонятно зачем пробормотала Сатор.
— Откуда вы знаете?
— Ну, я же все-таки врач.
— Вы это точно знаете? — Девушка вцепилась в руку Анет с такой силой, что неровно остриженные, даже, скорее, обломанные ногти процарапали на запястье борозды. — Вы уверены? То есть я бы могла его…
— Ну конечно, уверенна, — растерянно промямлила Сатор.
Переводчица сидела, таращась на Ани лихорадочно блестящими глазами, а потом резко, плашмя, рухнула на диван и не то чтобы разрыдалась — завыла, скорее.
Ани растерла ладонями виски, соображая, что ей делать. Оглянулась, оценивая мебель и картины на стенах — хозяева квартиры явно не бедствовали. Значит, «шлюха» вернулась к родителям и жилось ей тут ой как сладко.
Ну что ж, появится в домике Саши еще одна постоялица. По крайней мере, с этого можно начать.
* * *Визит родителя, да еще неожиданный, без предупреждения, серьезный такой стресс для любого отдельно живущего ребенка. Хотя бы потому, что забытая еще на прошлой неделе чашка, весьма успешно прикидывающаяся все это время невидимкой, моментально вылезает на первый план. Над брошенными и не вычищенными туфлями будто волшебный плакат загорается: «Посмотри на нас!». Ну а не слишком свежие панталоны, висящие на спинке стула, и вовсе становятся весомой уликой в деле под кодовым названием «Разве я тебя этому учила?!».
— Мама? — пробормотала Ани, пытаясь задвинуть ногой те самые грязные туфли подальше.
— Так и будешь держать меня на пороге? — поинтересовалась старшая Сатор, неопределенно улыбаясь.
— Нет, конечно, проходи. Хочешь чаю?
— Пожалуй, откажусь, — маменька проплыла в комнату, эдак невзначай коснувшись чашки, на внутренних стенках которой уже, кажется, проросла борода плесени.
— Я сейчас помою, — смущенно пообещала Анет.
— На твоем месте я бы ее сначала постригла, потом побрила, а там уж можно и за мытье браться, — старшая Сатор присела на краешек не заправленной кровати, аккуратно подобрав юбки. — Может, прислать тебе горничную? Скажем, Юстина будет приходить к тебе хотя бы раз в неделю… — матушка с видом знатока критически оглядела паутину, плотно занавешивающую потолочный угол, — два раза в неделю. Девушка она аккуратная, берет недорого.
— Пауки тоже имеют право на жизнь, — решительно заявила Ани.
— И плесень?
— И плесень.
— Ну, твое право, — неожиданно легко согласилась мать. — А я тут ехала мимо, дай, думаю, загляну, посмотрю, как дочка живет. Ты же меня никогда к себе не приглашала.
Интересоваться, куда это маменька «мимо ехала» в районе, о существовании которого госпожа Сатор до сего дня наверняка и не подозревала, Анет не стала, только руки на груди сложила.
— Ну и как я живу? — осведомилась нежная дочь.
— Одиноко, — неуловимо улыбнулась старшая Сатор.
— Мама! Ты никак жениха мне присмотрела? — от возмущения у Ани даже руки опустились.
— Зачем? — безмятежно поинтересовалась маменька, — С этим делом ты вполне успешно сама справляешься.
— Не слишком, — очень логично, а, главное, последовательно возразила Анет.
— Да, наверное, ты права, — еще последовательнее согласилась мать. — Женщине без любви живется не слишком комфортно.
— Ой, мам! — поморщилась дочь, все-таки плюхаясь на стул. — И ты туда же? Любовь, любовь! Вот можешь мне сказать, что такое эта ваша любовь? Глаза выкалывать и физиономию полосовать — это что, любовь такая? А на дядюшку глянь! Он за последнее время лет на двадцать поглупел.
— Ты хотела
