Прошли еще немного.
— Как Нелдер? — спросил Кремнер.
— Не знаю. Я его с того раза, ну, когда в больнице осталась, не видела, — ответила Ани, понимая, что краснее и ничего с этим сделать не способна.
Впрочем, румянец можно было смело списывать на холодную погоду, которая и вправду бодрила. А вот с чего ей краснеть вздумалось — непонятно. Во всем, что касалось Кайрена, вины за собой Ани не чувствовала.
— Поругались? — почти сочувственно спросил Саши.
— Да нет, наоборот. Помирились. Просто никакой необходимости видеться нет.
— Тогда я совсем ничего не понимаю, — признался гоблинолог. Тон у него был жестковатый и вовсе не ласковый.
А еще он остановился, и Сатор тоже пришлось встать, разглядывая папку, которую Кремнер подмышкой зажал. Просто смотреть ему в лицо было неудобно — капюшон бы свалился, а уши и так пощипывало.
— Что ты не понимаешь? — спросила невесть зачем.
— Почему ты ко мне не пришла.
— Ну что здесь непонятного? — тяжко вздохнула Анет. — Кое-что действительно исправить нельзя. Кое-что исправлять бывает просто поздно. Я ведь тоже в свое время ждала: вот что-то поймет, вернется, скажет… А потом стало поздно. Он вроде и пришел, да только уже и не нужно ничего было. Нет, я сейчас это не к тому говорю, чтобы вас сравнивать, — встрепенулась Сатор. — Просто, по себе знаю. И мне… Не хотелось усложнять.
— Что ты лепечешь? — с несвойственной ему резкостью, если вообще не грубостью, спросил Кремнер. — Объясни толком. Как для идиота.
— Ну, хорошо, — еще тяжелее вздохнула Ани, задержала воздух, выдохнула носом. — Я ведь прекрасно понимаю: обидела тебя в больнице. И тогда понимала, а сейчас… Представляю, что это такое, когда твоя девушка… женщина… Когда она вроде бы остается ухаживать за бывшим… За другим. То есть, я, конечно, этого не представляю, но у меня фантазия богатая. Ты честный, хороший, и благородный. Ты-то поступил правильно, а я… Еще и защитить меня пытался. В смысле не пытался, ты защитил — от сплетен, от скандалов, от всего. Ну а я…
— Подытожим, — припечатал Саши. — Я честный, хороший, и благородный, потому что понял, как ты виной перед Нелдером маешься за все его… героические ранения. Поэтому самоустранился, став, видимо, еще лучше и благороднее. Так? — Сатор кивнула. — И что дальше?
— Дальше я решила, что мне, наверное, стоит взять тайм-аут. Ну, то есть нам взять тайм-аут, — продемонстрировала знание спортивной терминологии Анет. — Все просто очень быстро случилось, сначала одно, а потом другое. Надо было выдохнуть, подумать. А потом я поняла, что уже поздно. Ну что бы я могла сказать?!
— Подожди, — остановил ее гоблинолог. — Все-таки давай по порядку. Ты решила взять перерыв. А сообщить мне об этом тебе Леди запретила?
— И как ты себе это представляешь? — разозлилась Сатор, которую собственные маянья от стыда и виноватости допекло окончательно. — «Дорогой Саши, я, конечно, тварь последняя, и без того тебя унизила. Но давай ты еще подождешь, пока я в себе разберусь!» Так, что ли?
— Примерно. Исключая моменты про «тварь» и «унижение».
— Это почему?
— Да потому, что унизить можно только того, кто хочет быть униженным.
— Снова гоблинская мудрость? — не очень-то уверенно улыбнулась Анет.
— Общечеловеческая! — рявкнул Кремнер, содрав с носа очки. Сатор даже примерещилось, что он их сейчас в сугроб зашвырнет, но Саши ничего швырять не стал, только чуб свой взъерошил. — Может твой… кто-нибудь и оскорбился бы. Только хватит нас сравнивать! Лично я ничего из произошедшего за унижение моего мужского достоинства не принял. Он был ранен, да еще второй раз, да еще так, что ты могла посчитать себя виноватой. И ты на самом деле… — гоблинолог повертел пальцем, слова подбирая, — не разобралась в своих чувствах. Ничего умнее, как отойти в сторону и дать тебе немного воздуха, я сделать просто не мог. При чем тут унижение, скажи на милость?!
— Это как-то все… — такой типичной овцой проблеяла Ани.
— Ладно, хорошо. Что случилось после того, как ты в себе разобралась?
— А потом стало поздно…
— Кто тебе это сказал? — почти проорал гоблинолог. — Твой бохатый жизненный опыт? — он так и сказал: «бохатый». — Хаос, Ани, я не только не он, но даже и не ты, представляешь? У меня есть собственный опыт, мозги и, все твари тебя задери, мнение!
— Ты почему на меня орешь? — не слишком смело поинтересовалась Сатор.
— Потому! Близнецы! Я чего только не передумал, чего только не представил! Да я уверен был!.. Знаешь, сколько раз собирался с духом, чтобы поговорить с тобой? У меня окончательно ум за разум зашел, уж и!..
Саши махнул рукой, будто рубанул.
— Ну так почему не поговорил?
— Потому что сказал: это твой выбор, только твой. Свой я уже сделал, озвучил и даже продемонстрировал, как мог!
— Это точно, — покивала Ани…
— Я не про то, — мигом остыл Саши и покраснел. Как свекла. Да еще густо — от шеи и, кажется, до самой макушки.
— И я не про то, — смилостивилась Анет. — А что ты там говорил про зашедший ум? «Уж и» — это про что?
— Неважно, — лицо гоблинолога приобрело пугающий багровый оттенок.
— Погоди, погоди, — Сатор взяла его за локоть, разворачивая к себе, — мама что-то такое упоминала. И следователь намекал. Ты с ними разговаривал?
— Ну да, — Кремнер пнул смерзшийся комок, — Говорю же, никак понять не мог, что происходит. Может, тебе угрожает что-то, и ты решила меня не втягивать? Или все-таки со своим осталась, а мне предпочла не сообщать? Или, может, другое!
— Саши… — пробормотала Анет, а что еще добавить, не придумала.
— Я просто очень боюсь тебя потерять. Ты мне слишком нужна! — со злостью, даже злобно заявил гоблинолог и все-таки швырнул свои очки в сугроб.
* * *Погода в Кангаре всегда отличалась непредсказуемостью, но в этом году она решила себя превзойти, а, может, у Близнецов что-то там случилось, но зима вздумала прихорошиться, пококетничать, прикинуться эдакой легкомысленной молодухой. А случилось это на самом деле вдруг: ночью деревья еще от мороза потрескивали, а утром на тебе: солнышко драконовой лампой из вех сил слепит, небо васильковое, веселая капель, журчащие ручьи, разом посиневший снег и одуревшие воробьи. Ящеры и возницы тоже одуревшие, подтаявшие сугробы мигом превратили дороги в канавы с жидкой липкой кашей, в которой вязнут и лапы, и колеса. Постовые тоже, конечно, прибалдели чуток — таких пробок и в праздники-то не случалось, потому и свистели соловьями, на радость мальчишкам и все тем же воробьям, которые с равным усердием пытались свистки заглушить.
Короче говоря, не опоздала Ани чудом. Вернее, почти опоздала: когда подъехала к башне со знаменитыми на всю империю часами, лишь спину Нелдера увидела, да переброшенный через плечо вещевой мешок. Пришлось самой кричать, силясь переорать всегдашний вокзальный гвалт, и даже свистнуть — получилось звонко, громко
