Моргантхалер не мог помочь даже себе. Он пять минут пытался открыть бутылку минеральной воды, чтобы утопить свои печали, но крышка оказалась слишком тугой.
– Не знаю никакой Хеннесси, – ответил он.
Девочка указала на картину на стене.
– Ну как же. Это нарисовала Хеннесси.
Она указывала на картину под названием «Речной вид». Имя художника – Джо Джонс – значилось в углу, и дата тоже: 1941.
– Деточка, – сказал Моргентхалер, – это картина стоимостью шестьдесят тысяч долларов, написанная почти сто лет назад. Джо уже умер. Я не знаю, кого ты ищешь. Спроси что-нибудь другое.
Она внимательно посмотрела на него, потом рассеянно потерла локоть.
– Можно мне… остаться здесь?
– Что?
– Только на сегодня, – она указала на шикарную кушетку возле «Речного вида». – Пожалуйста.
«Бездомная». Теперь он начал кое-что понимать. Буквально вчера журналистка говорила что-то о бездомных, но Моргентхалер не помнил, что именно. Наверное, он невнимательно слушал.
– Есть приюты, – сообщил он девочке.
Он же не обманывал. Приюты правда бывают в городах.
– Мне нужно побыть где-нибудь без людей.
Она не плакала, но заламывала руки таким жестом, который, как было известно Моргентхалеру, обычно предвещает слезы. Он надеялся, что она не заплачет перед ним, потому что тогда заплакал бы и он; он всегда блевал и плакал за компанию.
– Нельзя, – ответил он. – Прости, но это исключено. Здесь ценные вещи.
Он ожидал, что девочка возразит, но она тихонько пошла к двери, не сказав больше ни слова. Открыв дверь, Моргентхалер ощутил порыв теплого воздуха с улицы, совсем не по погоде. Девочка вышла. Он задвинул щеколду.
Всё с ней будет в порядке, подумал он. Наверное. Так ведь?
Он почувствовал себя странно обделенным. Дело было не в том, о чем она попросила, а в том, о чем не попросила. Не в том, чем она напоминала его жену, а в том, чем не напоминала. Не в том, что она заставила его забыть разочарования минувшего дня, а в том, что он ощутил их с особой остротой.
Внезапно Моргентхалер отодвинул щеколду, распахнул дверь и сбежал на тротуар.
– Эй! – крикнул он. – Эй!
Девочка уже прошла несколько шагов. Она остановилась.
– Я тебя отвезу, – предложил он. – В приют. Или за едой.
Она очень мило и печально улыбнулась, покачала головой и двинулась дальше.
– Я не хочу, чтобы вы пострадали.
Она отвернулась и ушла, и оба заплакали.
41
Когда настала ночь, Ронан проводил Адама до конца подъездной дорожки – Бензопила сидела у него на плече, ненастоящее солнце было засунуто в капюшон куртки, чтобы освещать землю под ногами. Три часа прошли, и теперь карета должна была превратиться в тыкву, а кони в мышей. Адам пытался ехать на сонном мотоцикле с той же скоростью, с какой шагал Ронан; он поворачивал руль туда-сюда, чтобы удержаться на зыбкой прямой линии, и вынуждал фонарь качать головой, словно неуверенно отказывая. Казалось, он вот-вот свалится, но до сих пор Адам не упал ни разу. Ронан не знал, где он вообще научился ездить. Может, его научил механик, у которого он подрабатывал, пока учился в школе. Может, кто-нибудь на другой подработке, на складе. Адам приобретал навыки, как другие люди приобретают одежду и продукты. Он в принципе не уходил с рынка.
И теперь его полускрытое тенью лицо было задумчиво. Одна рука легко покоилась на сцепном рычаге, другая на тормозе – и она была аккуратно замотана бинтом. Единственное физическое напоминание о случившемся. Бог весть что осталось в сознании. Ронан знал, что крик и ужас, которые сопутствовали ему, надолго останутся с ним.
Там было что-то настолько ужасное, что Адам не вынес, когда оно взглянуло на него.
Но то, что вызвало у Адама крик, боялось Брайда.
Ронан думал и думал над этим.
В самом конце подъездной дорожки Адам попытался остановить мотоцикл и вместо этого уронил его – переднее колесо внезапно свернулось налево, и он оказался под мотоциклом. Он издал негромкий привычный звук боли и досады, и Бензопила взлетела с разочарованным видом.
Они подняли мотоцикл.
– Я вечно забываю… – начал Адам и не сказал, что именно.
Ронан перебросил ногу через мотоцикл, удерживая колесо прямо и стараясь не совершить той же ошибки, что и Адам. Сидеть на нем было приятно. Физически ощутимо.
– В следующий раз поучи меня, Пэрриш.
– Услуга за услугу, – сказал Адам, и Ронан не сразу понял, что он имеет в виду, как давным-давно Ронан научил его водить машину с механической коробкой передач.
– Ты не обязан меня провожать.
Ронан посмотрел в темноту в конце дорожки, где незримо висела сонная система безопасности.
– Я каждый день вхожу и выхожу. Я привык.
Адам издал неопределенный звук. Но не стал спорить.
– Возьми солнышко, – Ронан подождал, пока Адам залезет к нему в капюшон и достанет солнце. – Вон то дерево, дуб с низкой веткой. Обойди его с наружной стороны, и все будет нормально. Встретимся там.
До Ронана дошло, что он не хотел отпускать Адама. По многим причинам – начиная с дурного послевкусия от случившегося, от того, как его тело будет тосковать по Адаму, свернувшись в постели, и заканчивая присутствием чего-то большого и неведомого, незримого для сновидца и открытого лишь сверхъестественному зрению Адама. Казалось неправильным, что визит Адама лишь усугубил его одиночество, но Ронан страшно скучал по нему, даже когда они были рядом.
Ронан ничего не сказал вслух. Адам произнес:
– Я не могу пропустить первую лекцию.
Было нечто приятное в том, что он тянул время так же, как Ронан, переминался рядом с мотоциклом, щупая то царапину на бензобаке, оставшуюся после падения, то царапину на запястье Ронана, оставшуюся после стычки с крабами-убийцами. Адам резко повернулся, когда услышал здоровым ухом крик ночной птицы, и поправил молнию на куртке.
– Скажи что-нибудь на латыни.
Ронан подумал.
– Inuisus natalis adest, qui rure molesto et sine Adam tristis agendus erit.
Стихи древнего поэта, жаловавшегося, что ему придется провести день рождения без любимого человека, казались вполне уместными.
Адам задумался, а потом рассмеялся.
– Propertius? Нет. Sulpicia?
– Sulpicia. Ты уверен, что тебя не надо подвезти?
Восемь часов до Гарварда, в темноте, на мотоцикле. Ронан еще не до конца пришел в себя от ночной грязи и долгого недосыпа, но он знал, что не заснет, будучи рядом с Адамом.
– Мэтью хочет видеть тебя на дне рождения, и ты не можешь его подвести. Я не засну. Обещаю. Мне не хочется спать. Мне о многом надо подумать.
Им обоим.
Выдохнув, Ронан покатил мотоцикл к жуткой системе безопасности. Адам дважды похлопал по бензобаку – «удачи» – и зашагал к зарослям.
Ронан собрался с силами, как делал перед сном. Он напомнил себе, где именно в настоящем находилось его физическое тело. Он напомнил себе, что все, предстоявшее ему, уже случилось в прошлом.
А потом он шагнул в тонкую ткань сна.
Появились воспоминания. Ронан ожидал кошмара, как часто бывало. Кишки и кровь. Кости и волосы. Похороны и закрытый гроб. Вопль.
Но вместо этого Ронан вспомнил все те разы, когда оставался один.
Никакой крови. Никакой дрожи от ужаса.
Только тишина, которая наступала потом. Только тишина, которая наступает, когда ты – единственный, кто остался. Только тишина, которая наступает, когда ты – нечто достаточно жуткое, чтобы пережить то, что убило или прогнало всех, кого ты любил.
А затем Ронан прошел на ту сторону и смахнул слезы, прежде чем за его плечом возник Адам, вышедший из темноты с ярким сонным огоньком в ладонях.
– Каникулы всего через несколько дней, – сказал он. И легонько поцеловал Ронана в щеку, потом в губы. – Тогда я приеду. Жди меня.
– Tamquam… – начал Ронан.
– …alter idem.
Они обнялись. Адам надел шлем.
Ронан стоял в темноте, пока не исчез свет фар.
