Почему-то запомнилось: вторник. Во время обеда за длинным общим столом детишки с отвращением заглатывали первое, морщась от запаха кислой капусты. Маруся демонстративно отодвинула тарелку.
– Сербегешева, почему не ешь? – окликнула воспитательница, брыластая, полная женщина с жидкими, редкими волосами.
– Сами ешьте свой суп. Он гнилой капустой заправлен, – глядя в тарелку, пробормотала Маруся, думая, что её не слышно.
– Ишь, какая?! – внезапно разоралась воспитательница. – Жри чего дают! – и подошла.
– Не буду я его есть, – упрямо повторила Маруся.
– Все едят, и ты… – воспитательница слегка склонилась над столом. – И не смей врать, он даже не пахнет…
То, что произошло затем, Маруся помнила смутно: руки за голову, захват, дряблая кожа скользит по пальцам, тупой затылок – перед глазами тарелка супа, в которую окунулось широкое, удивлённое лицо воспитательницы. На седеющий затылок давит смуглая рука, рука Маруси:
– Пахнет? Пахнет? Ну как?
…Вскоре она влюбилась. Новенький, Андрей Вращенко, хлипкий, белобрысый парнишка: его так хотелось защищать, оберегать от всех ужасов и унижений интернатовского быта. Но он отвергал всякую помощь, пренебрегал как бы шутливыми советами. Постоянно что-то мастерил во дворе, в гараже вместе с шофёром Фёдором, его руки потемнели от неотмывающегося мазута и автомобильной смазки. В то лето Андрей возглавлял бригаду по починке забора. Маруся любовалась веснушчатой долговязой фигурой, склонившейся над верстаком. Из-под рубанка летели аккуратные, свежие завитушки, похожие на локоны Буратино. Спина совершенно без мускулов, с огромной родинкой под лопаткой, лишь на руках подобие жидкой кашицы. Он стал сниться именно таким, полуобнажённым, и заскорузлые пальцы проверяли на гладкость не обструганные доски, а её тело.
Однажды девчата раздобыли спирта, развели и устроили симпозиум в игровой. День был воскресный, значит – балдёжный.
Пьяная, пошатывающаяся, она ввалилась в мальчишескую палату, в которой было двое: Андрей и шестилетний шкет. Остальные гуляли – воскресная послабуха. Вращенко читал что-то. Светлоголубые зрачки под очками бегали взад-вперёд, как маятники. Маруся присела на кровать, спросила о книге. Она уже представляла, как закинет очки и вопьётся в это лицо, просунет меж губ влажный язычок… Но внезапно испугалась. Не знакомая ранее робость сковала. Андрей что-то объяснял, она не слышала, уловила только полузнакомое имя: Алёша не то Карамзин, не то Карамазов, не дослушала, ушла, зарылась лицом в подушку и долго плакала. На следующий день он поранил палец, прибивая новую доску к забору. Случайно ли она оказалась рядом? Красная полоска на пальце оказалась на губах, она слизнула солёную кровь, прижалась, искала губы… Он ударил, мог бы и сильнее! Хлестал словами…
Да! Знаю, знаю кто я! Именно этих слов ждала… Но по какому праву этот недоносок её оскорбляет? Теперь ударила она – кровь хлынула на кулак из разбитого носа, а она лупила, пинала, пока её не оттащили.
– Извини, – она подошла вечером.
– Уйди, – спокойно попросил Андрей.
Ей было стыдно, ей никогда не было так стыдно, она ненавидела себя, свои мускулы, своё желание. Нелепые обрывки чувств. Всё ушло. Сгорело. Почему была драка? Почему ей нравилась брань из его уст? И с потрясением пришло осознание – он прав! Она липла, висла и, как там ещё – бегала? Она дешёвая интернатская шлюха! С осознанием возникло ощущение воскрешения. Водка, травка, парни заменились тренировками в спорт-комнате. Ей хотелось прийти и сказать… Нет! Ей хотелось вновь оказаться чистой, читать Достоевского, выбросить скомканные половики и вымыть пол…
Чеченских детей привезли в конце декабря, под Новый год. Нелепая, лопочущая по-своему ребятня внесла сумятицу в устоявшуюся схему. Воспитатели хватались за голову. Самым старшим был Асур Нурлиев. Казалось, он не понимал постигшего его народ горя, а возможно – наоборот, пользовался случаем. Асур приставал, тискал всех более-менее симпатичных девчонок, освоившись так быстро, что «старшие» не успели сориентироваться…
Отношения с Андреем постепенно налаживались. Началось с голубиных воздыханий в гараже. Ей понравилось возиться с механизмами, ему – секс. И насколько раньше был недотрогой, настолько яростней и требовательней становились его притязания.
Она разобралась с завхозовской машиной вплоть до подшипников, он начал выпивать и курить. «Махин Андро» шпынял шкетов, равняясь на «старших». Такие резкие перемены прошли для Маруси почти незаметно, таким она хотела его видеть и не верила, что Андрей, тихоня Андрюшка изменил ей с Сидошкиной, отвергала все слухи. Где-то ломалось что-то привычное, выверенное.
Они договорились встретиться после отбоя в прачечной. Маруся немного запоздала – не так-то легко смыться из-под носа бдительных «надзирателей». И когда уже хотела толкнуть дверь, из прачечной вывалился Вращенко, бледный и затараторил:
– Идём отсюда. Пошли.
– Что случилось? – там, в прачечной происходило что-то, кажется, кто-то всхлипнул. – Я сейчас…
– Не ходи туда! – зашептал Андрей, губы тряслись, очки съехали на нос.
И она почувствовала, что ему… стыдно, как когда-то ей после драки.
– Не ходи, – просил Андрей и хватал за руку…
Маруся услышала его удаляющиеся шаги, когда ворвалась в прачечную. Всхлипывающую десятилетнюю девочку Асур пытался заставить делать минет.
– Вали отсюдэ, – крикнул Нуриев. – Пэ рогэм зэхотэла!
– Мразь! – кулак с ходу залепился в лицо.
Девочка взвизгнула и убежала. Асур ударил предательски под дых, потом по голове. Сквозь туман боли, Маруся почувствовала на себе его тело и прошептала:
– Андрюшка, скорее…
Андрей бежал к интернату, уверяя себя, что бежит за подмогой. Но мысли вдруг пошли в другом направлении. Он представил, как ворвётся в комнату к «старшим» и… что скажет? А в ответ презрительная усмешка: «А ты сам что же? Где был?» Да и как не попасться на глаза воспитателям? Тогда придётся объяснять, почему он оказался в прачечной. Станет известно об его отношениях с Марусей. И все узнают об этом? Он остановился, оглянулся. От прачечной бежала девчонка. Пусть она бьёт тревогу, в конце концов, из-за неё всё… Вращенко спрятался за угол гаража, присел на корточки и закурил.
– А Маха сама разберётся. Сама ввязалась. Говорил же…
Десятилетняя девочка, как мышка, шмыгнула в свою комнату. Андрей ждал. Тревоги не было. Асур прошёл мимо, так его и не заметив. Маруся не появилась. Выкурив ещё одну сигарету, Андрей осторожно пошёл к прачечной, толкнул дверь. В помещении пусто, и он позвал:
– Маха!
Тишина. Девушка спряталась за кучей грязного белья. Она не хотела видеть никого… никого.
Последовавшие несколько дней усилили кошмар. Чеченские пацанята хихикали вслед и гундосили что-то на своём языке. Разговор с Андреем усилил впечатление нереальности. Тот заявил, что попался на глаза воспитателю и был водворен в комнату – ничего, мол, не мог сделать. Но он же был там, в прачечной! Он не уходил! Он… предал её! Врал и видел в её глазах знание, что врёт. Поэтому и ушёл, опустив голову, сославшись на поручение завхоза. После обеда Асур поймал
