Лес, казавшийся издалека сплошной зелёной массой, расступился, как бы развернувшись в пространстве, и уже поднадоел однотипностью стволов и кустарников. Он был слегка неуклюжим и неторопливым, словно не надвигались осенние ненастья и зимние холода. Да что им, вечнозелёным пихтам и кедрам, мороз и снег? Только ещё одна возможность подремать, закутавшись в белые шубы. А вот молодняковой поросли придётся нелегко. И на том спасибо, что под Новый год не доберутся до них топоры.
– Может быть, растянуться в цепь? – предложил Молчун. – Только чтобы не терять друг друга из вида.
Лес усмехался, обманув первоначальной рассредоточенностью, сгустился, заволокся кустами, репейниками, спрятал выступающие на поверхность корни в лопухи, выставляя неожиданные сучки и низко опуская ветки, как бы играя: «А ну как поймаю!» Маруся двигалась мягко, как кошка, заранее огибая предстоящие преграды, проскальзывая меж стволов, оставляя за собой лишь лёгкое колыхание веток. На самом деле она раздвоилась. Тело, не управляемое разумом, машинально выбирало дорогу, петляло, шагало, отвечало на вопросы, а мозг сжался в лихорадочном поиске выхода из испуга. Разлезающийся по швам Вращенко не просто напугал, а перевернул что-то в ней. Странно, почему он сгорал? Что с ним на самом деле?
…МЫ ВСЁ О ТЕБЕ ЗНАЕМ…
Кто мы? Барс? Лиса на дороге? Плывущий медведь? Или тот, вернее та, кого видел Молчун?
…ТЫ ВИДЕЛА ЕЁ?
Неужели он лицезрел что-то другое, в женском обличье?
…ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ ОБ ЭТОЙ ХЕРНЕ?
Да ничего она не думает! Она не желает думать об этом! Она хочет думать о Спортсмене, о его ласках, о его уверенности в своей правоте, а не о… призраках, или что там было. Почему они видели разные вещи, а Балагур… Нет! Спортсмен! Потому что колется сено, хочется чихнуть, так щекотно в носу… который проваливается над кривляющимися, марионеточными губами…
– ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ УЛЬГЕН, НАЧИНАЕТСЯ ХОЗЯИН ГОР!
Боже мой! Дедушка! Что ты думаешь ОБ ЭТОЙ ХЕРНЕ!?
– Эй! Сюда, скорее.
…Шурик ещё мог бы поспорить о том, кто первым увидел шалаш. Так хорошо и спокойно было плестись вместе со всеми. Иногда он даже забывал о цели брожения по лесу. Мысли, как в магазине, открывали дверь, входили в голову, глазели на товары и выходили, так ничего и не купив. Конечно, помнил – он ищет! Но ищет вместе со всеми, и даже не предполагалось, что он может найти что-то самостоятельно. Тем более – искали вертолёт. А это такая огромная штука с пропеллером наверху. И уж никак не горка набросанных друг на друга разлапистых веток. Поэтому он и не обратил внимания на шалаш, просто скользнул взглядом по зелени. Всё же вокруг зелёное, ветвистое, муторное. А Балагур тут же за спиной завопил, созывая растянувшуюся людскую цепь.
Шалаш был низеньким и скорее напоминал какое-нибудь индейское захоронение, чем чьё-то жильё. Он приютился меж двумя стоящими чуть ли не ствол к стволу кедрами. Вход – вернее, тёмное узкое отверстие – расположилось так, что из него можно было бы наблюдать за происходящим вокруг на достаточно большом расстоянии. Стены и задняя сторона втиснулись в переплетённые вьюном сухие и ломкие заросли подлеска. Чуть вдалеке, окружив себя небольшим пространством полянки, уходила в небо ель с обрубленными снизу ветвями. Бортовский щёлкнул затвором и направил автомат на шалаш:
– Кто здесь? Выходи!
Подбежали Спортсмен и Молчун, Маруся наблюдала издалека, прислонившись плечом к стволу. Воевать не её дело. Она всего лишь проводник.
– А ведь ты его чуть не проглядел, Шура, – поддел Балагур. – Как же так?
– Задумался, – смутился Интеллигент.
– Ты ещё и думать умеешь? – хихикнул толстяк. – О чём же?
– Где бы достать опохмелиться, – цыкнул сквозь зубы Спортсмен.
– Тихо! – прикрикнул Иван. – Ты – справа, ты – слева, остальным залечь!
Повинуясь, Спортсмен и Молчун заняли подступы к шалашу. Шурик растянулся в траве, ощутив блаженство в натруженных ногах, и если бы не напряжённость момента, послал бы всех к чёрту и с удовольствием всхрапнул бы пару часиков.
В шалаше зашуршали. Все замерли, уставившись на провал лаза. Внезапно тишину нарушил громкий девичий смех:
– Ох, не могу! – Маруся обняла дерево и хохотала до слёз. – Ой, вояки! Ох, уморили! Он же…
– Что случилось?
– Бу-у-урундук-к! – выдала Маруся, давясь смехом. – Он же в кусты шмыгнул! Ох, черти, насмешили! Поглядели бы на себя со стороны…
– Прекрати. Что за детство? – буркнул Иван и посмотрел на Спортсмена. – Ну-ка, взгляни что там?
Тот послушно кивнул и в два прыжка очутился у шалаша, присел и заглянул внутрь, потом засунулся в лаз по пояс и крикнул:
– Пусто! Нет никого!
– Разорался. Рот поменьше открывай, а то бурундуки из задницы посыплются, – проворчал Балагур, запихивая не пригодившийся фотоаппарат в футляр. Шурик, имевший возможность лицезреть вместо лаза в шалаш зад товарища, представил, как из него начнут выскакивать юркие зверьки и тоже захохотал, подвизгивая, совершенно расслабившись и разметавшись по траве. Прохлада, исходящая от земли, ласкала лицо, обнимала тело, даже смеяться лень.
– Сейчас из кого-то точно посыплется, – вылезая и отряхиваясь от еловых иголок, парировал Спортсмен.
– И чего? – Иван сам рванулся к шалашу.
– Кто-то живёт там, – Спортсмен закурил. – Или, скорее всего, жил недавно.
Почти все по очереди заглянули в шалаш. Хвоя, подстилка из веток, запах смолы и темнота… Вот и всё, что удалось обнаружить.
– Ждать надо, – предложил Балагур. – Хозяин домой всегда возвращается.
– Погодите, – встрепенулась Маруся. – Это значит – экипаж жив? Это они построили шалаш? Больше некому.
– Места там только на одного.
– Если кто-то из них жив, и это его пристанище, то нам здорово повезло.
– Чего решаем, Комо… товарищ лейтенант?
– Ждём или как?
– Привал, – разрешил Бортовский и поскоблил здоровой рукой шрам на щеке. – Подумать надо.
– Ждать – смысла нет, – Спортсмен потянулся, хрустя суставами. – Шалашом не пользовались дня два. Хвоя осыпается. А на иголках только йоги спят.
– Не на иголках, а на гвоздях, – поправил Балагур.
– Что за чёрт? – Спортсмен
