«Как она может осуждать меня? — рассуждала Гермиона, вышагивая по своему кабинету из угла в угол. — Как она может только на основании собственного опыта осуждать мою жизнь и мои желания? Неужели она думает, что только из-за того, чтобы выйти замуж, она порвала со своей семьёй, все остальные должны мечтать о том же? Что это универсальный рецепт счастья и других просто не существует? Почему же она не требует этого от своей дочери? Что-то я ни разу не слышала от Джинни, чтобы та жаловалась на притесняющую их мать! Почему я? Вот почему я? И, Мерлин, почему именно сейчас?»
Выдохшаяся, она опустилась в рабочее кресло и унылым взглядом окинула ворох исписанного пергамента и закрытую толстую книгу, которая, возможно, содержала в себе ответ на одну из её проблем. Гермиона понимала, что, несмотря на усталость, вряд ли сможет уснуть в таком взвинченном состоянии. Ещё меньше ей хотелось застать возвращение Рона и продолжить выяснение отношений уже в спальне. Никогда ранее она не вставала между ним и его семьёй и в ней не было достаточно моральных и физических сил, чтобы выяснить, чью сторону он принял. Ей оставалось лишь одно — работать над переводом. Отбросить ненужные мысли, структурировать свой мозг и не думать о личных проблемах. Только о работе.
Устав от весьма однообразного оглавления, она взяла в руки книгу, раскрыла её наугад и перелистнула вперёд, в поиске свежей главы. Не пытаясь прочесть, что именно за заклинание ей попалось, она принялась за работу.
Только работа.
Не представлять Рона, который, возможно, пытается до неё докричаться сквозь звукоподавляющие чары или вскрыть защиту на двери.
Только работа.
Не вспоминать перекошенное в «праведном» гневе лицо будущей свекрови и ядовитые слова, сказанные ею сегодня вечером.
Только работа.
Не вспоминать подозрений о якобы её недостаточной любви к Рону и оттого нежеланию родить ему детей.
Только работа.
Не думать о том, кто был всему молчаливым свидетелем. Не представлять его возможную реакцию на весь этот цирк. Не пытаться спрогнозировать его горькие слова о том, что семья Уизли её недостойна.
Только работа, работа, работа, работа…
Где-то на задворках сознания Гермиона отметила, что злость заставляет её работать гораздо быстрее обычного. Перо летало по пергаменту, который становился всё длиннее и длиннее, рука и пальцы онемели от напряжения, глаза слезились из-за усталости и скупого освещения, но она не собиралась останавливаться. Она не читала, не вглядывалась в текст и не пыталась собрать переведённые буквы в слова. Гермиона будто растворилась в нём, и все беды и переживания ушли так далеко, что её уже больше не волновали. И только переведя последнее предложение и поставив последнюю точку, Гермиона ощутила тревогу. Перед глазами поплыли цветные круги, в ушах барабаном загремел стук её сердца, а голова и вовсе, казалось, пустилась в пляс.
Так Гермиона-пока-ещё-Грейнджер во второй раз в жизни упала в обморок. И в этот раз от перенапряжения.
========== XVIII ==========
Гермиона плыла в темноте. Не было картинок, света, звуков и волнений. Она просто дрейфовала в кромешной тьме, и та её не пугала. Она подружилась с темнотой ещё в детстве, когда силой своей стихийной магии призывала к себе «светлячков». Маленькие, мягко мерцающие горошины летали по комнате, и каждый вечер Гермиона звала на одного меньше. Именно тогда она перестала бояться темноты — когда погас последний из светлячков, её окружила приятная, домашняя темнота ночи, желающая ей только добра.
Вот и сейчас тепло и покой завладели её разумом, и она совсем не хотела возвращаться к своим переживаниям. Туда, где её переполняли сомнения и страх. Лучше было остаться здесь, в шёлковой, обволакивающей темноте, где её никто не найдёт и не достанет. Слишком давно она не ощущала себя настолько отдохнувшей и умиротворённой.
Но всё прекрасное, как и ненавистное нам, временно. Гермиона ощутила еле заметное прикосновение к своим волосам. Ласковое, словно южный ветер. Потом ещё одно и ещё и поняла, что просыпается.
Оставаясь с закрытыми глазами и всеми силами стараясь не выдать своего пробуждения, она пыталась осознать, где она и что с ней произошло? Последнее её воспоминание — расплывающиеся перед глазами строчки древнего проклятья, которое переводила не глядя на время и не жалея собственных сил. Вероятнее всего, она уснула от истощения. Или упала в обморок, а затем уснула. Пальцы Рона никогда не были так осторожны с её волосами, и она ни за что на свете не смогла бы спутать прикосновения Драко Малфоя.
Дальнейший анализ ситуации выявил, что она лежала головой у него на коленях. Что ещё может быть одновременно твёрдым и мягким, а также тёплым? Гермиона ощутила невольный жар, пробежавшийся вдоль позвоночника. Каждое ленивое, но бережное движение пальцев в её волосах порождало миллион крохотных мурашек, которые заворачивали её существо в мягкий кокон из блаженства и неги. Всеми силами она хотела продлить эти мгновения. Возможно, ещё раз заснуть вот так: у него на коленях, в тепле и безопасности. И обязательно, чтобы он так же ласково дотрагивался до её волос, будто до величайшей для него драгоценности.
А ещё она отчаянно хотела бы проснуться иначе. Если быть предельно точной, её сознание совершенно деспотично захватила идея проснуться от его поцелуя. Податливое воображение тут же нарисовало ей картину того, как смотрится она сейчас со стороны. Вот его пальцы ласково гладят её волосы, пока вторая рука держит книгу. Серые глаза не торопясь бегают по строчкам, и в задумчивости он приподнимает бровь, явно прочитав что-то интересное. Но вот книга занимает его всё меньше, и всё чаще он бросает быстрый взгляд на Гермиону, которая спит на его коленях. В конце концов, он осторожно откладывает книгу, медленно склоняется над ней и…
От представшей перед ней фантазии Гермиона почувствовала непреодолимый комок в горле, явно мешающий ей дышать, и громко сглотнула.
Рука в её волосах тут же замерла, но спустя мгновение вновь пришла в движение, но Гермиона всё же успела заметить разницу — пальцы напряглись и стали ещё более осторожны.
— Тебе сегодня сопутствовала удача, Грейнджер, — тихо смолвил Драко Малфой.
Вспомнив весь свой ужасный день, она не ответила и даже не открыла глаз, лишь выразительно фыркнула.
— Правда-правда. Исключая случай в так называемом семейном гнезде Уизли, гордо именуемым домом, тебе невероятно повезло. Я бы даже сказал — нам невероятно повезло обоим.
Она вновь не ответила, стараясь насладиться остатками
