Этот вопрос действительно часто занимал её мысли. Существовало ли вообще контр-проклятье или это билет в один конец? Могла ли она надеяться на сохранение приятельских отношений с Драко после того, как он покинет её голову? Ей бы этого хотелось. В конце концов, некоторые вопросы она смогла бы обсудить только с ним. Сколько бы ни шутил Блейз, но Нотт для неё слишком непонятная личность. Слишком скрытная, абсолютно не желающая идти на контакт. Да, он безусловно очень умён и начитан, но каждый раз общение с ним превращалось в пытку из-за его холодности и заносчивости. А с Драко, она надеялась, они нашли общий язык. В конце концов, приятно было бы просто иногда пообщаться с умным и приятным человеком. Просто пообщаться.
«Но ведь признайся, Гермиона, — вкрадчиво шептал ей внутренний голос, — ты была бы не против, если бы ваши отношения вышли за рамки дружбы, верно?»
И она бы соврала сама себе, что не делала никогда, если бы ответила отрицательно.
Хотелось кричать от отчаяния и несправедливости чувств, но они рождались в ней, не спрашивая её разрешения. Даже присутствие Рона не облегчило её ситуацию, а наоборот, казалось, усугубило ещё больше. Она ловила себя на совершенно не свойственных ей мыслях во время любовных игр. На мыслях, которых не позволяла себе никогда, но которые не могла остановить. Любопытство во все времена было её самым большим пороком, но сейчас оно накрывало её с головой в самые неподходящие моменты, вынуждая подключать фантазию и грезить о другом мужчине, будучи в объятьях своего жениха.
Она касалась его всего несколько раз, но ей до безумия хотелось узнать, каково ощущать его пальцы на своём теле? Меняется ли выражение лица перед тем, как его накрывает волной оргазма? Какие звуки он издаёт во время соития? Прорываются ли сквозь стиснутые зубы стоны, или он молчит и лишь прерывисто дышит? А, может, он рычит? Она могла бы ещё долго пытаться представить, каков он в сексе, но все её фантазии прерывались строгим голосом внутри: «Ты не можешь узнать. Ты не можешь проверить, правдивы ли твои догадки. Твоё любопытство неуместно и пагубно. Ты никогда не осмелишься изменить Рону, ведь ты любишь его. Даже в своём собственном сне. Особенно в собственном сне».
«Очнись! — говорила она сама себе. — Рано или поздно он покинет твою голову, и ты понятия не имеешь, чем всё это закончится. Как он посмотрит на тебя, когда будет уже вне твоей головы? Ты не можешь быть уверена в том, что это всё не обман. Даже если тебе кажется, что он проявляет к тебе интерес. Да и это неудивительно, Гермиона! Он уже месяц не общался с живыми женщинами! Его манера поведения — вынужденная мера, даже если он сам этого не осознаёт. Сможешь ли ты смотреть ему в глаза, если ты перешагнёшь эту грань? А Рону? Рону сможешь?»
Головная боль присоединилась к усталости, и Гермиона сдалась. Ей действительно нужен был отдых, но как показал опыт — снотворное зелье вряд ли ей в этом поможет. Горячая ванна, мятный чай и долгий сон — вот, на что она могла надеяться. Надеяться, даже признавая, что этого для неё катастрофически мало.
========== XVII ==========
— Гермиона, давай поговорим.
— Не сейчас, Рон.
— Твоё «не сейчас» длится почти неделю! С того самого времени, как ты принесла в дом эту чёртову книгу!
Гермиона устало прикрыла глаза и потёрла ноющие виски. Да, эта книга забирала её внимание уже шестой день, и сейчас она лишь заканчивала переводить оглавление, разбитое по названиям семейств. У каждой семьи был отдельный раздел, который, в свою очередь, был разделен на несколько подразделов, специализирующихся на разных направлениях магии. Будь то чары, зелья или проклятья — все они были удобно отсортированы, и каждое занимало в оглавлении отдельную строку. И если бы не большое количество материала, Гермиона бы давно уже с ним покончила.
— Сегодня мы идём на традиционный субботний обед в Норе, и я не приму отказа!
Такой тон у Рона проявлялся очень редко, но означал крайнюю степень «мирной» раздражительности. Перечить в таком случае означало навлечь на себя взрыв, который совершенно не входил в планы Гермионы.
Почти всю неделю она практически жила в собственном кабинете, изредка прерываясь на еду. Рон пытался дважды вытащить её из-под вороха пергамента, но безуспешно. Кажется, всю неделю он стойко терпел её затворничество и, наконец, плотину прорвало.
Разумеется, ей совершенно не хотелось посещать Нору. Более того, ей было бы лучше побольше поспать: всю неделю она терзала себя неполноценным сном, уделяя всё внимание книге. Тем более в этот раз ей не удастся так легко отвертеться от вопросов Молли. Придётся включить все свои дипломатические способности, чтобы семейный обед не перерос в масштабный скандал.
— Хорошо-хорошо. — Стрелка часов отмерила только одиннадцать часов утра, но Гермиона ощущала себя отчаянно уставшей. Ей осталось совсем немного, буквально пять строчек, и она сможет выдохнуть хотя бы на время.
С Малфоем они тоже почти не общались. Каждую ночь она устремляла бесцельный взгляд в потолок или камин, пока Драко копался в свитках пергамента того, что она перевела за день. Она не хотела разговоров, не чувствовала в себе сил поддерживать беседу или что-либо обсуждать. Она хотела лишь тишины и принятия. После вечно хмурого Рона, который от безделья слонялся целый день по дому и временами громко ворчал, ей хотелось, чтобы её просто принимали, какой она есть. Грустной, уставшей, не желающей кого-либо развлекать и нуждающейся в уединении.
Малфой, казалось, понимал её без слов. Быть может, он тоже устал от ожидания и неизвестности, которые вскоре, вероятно, будут окончены. Нервозность витала меж ними в полутёмном помещении, скрываясь в торопливом шорохе пергамента и едва заметном треске поленьев в камине.
Мысленно вернувшись к настоящему, Гермиона собрала, как могла, пергаменты и расставила по местам книги, которые ей уже не были нужны. Монотонная работа позволяла вернуться в настоящее и привести мысли в порядок, и это было как раз то, что ей необходимо. Обед в Норе. Она должна быть в мысленной панике, но вместо этого чувствовала лишь полное безразличие к грядущему событию.
Первая мысль, которая посетила её по прибытии в Нору, была такой:
«Здесь слишком шумно».
Она уговаривала себя, что просто сильно устала. Что головная боль не добавляет радостных красок и без того тягостному, в её понимании, обеду. Когда-то эта незамысловатая болтовня и гомон
