Устало взлохматив волосы, Драко оглянулся. Наблюдая весь день за жизнью Гермионы её глазами, ощущая частично её чувства, он всё больше ужасался и боялся своего положения.
Что произошло? Почти сразу ему стало ясно, что он очутился в черепной коробке Грейнджер, но как это могло произойти? В памяти всплывало бесчисленное множество тёмных проклятий, но ни одно из них не давало такого эффекта. В истории был единственный случай объединения сознаний двух людей, но для этого требовался сложный обряд и весьма серьёзное зелье, в приготовлении которого использовались запрещённые ингредиенты. Да и действие его было иным — принимающему разуму передавались знания и магические силы отдающего, тут же он не мог ни на что повлиять.
Очнувшись и немного придя в себя, Малфой начал исследовать так называемую «комнату». Углубиться он не смог, впрочем, как и отыскать стен, но смог визуализировать некоторые предметы — кресло, кровать, стол. Они выглядели ровно так же, как он их замышлял, но при ближайшем рассмотрении была понятна их иллюзорность. Странная схожесть с выручай-комнатой только этим и ограничивалась. Находясь в сознании Грейнджер, Драко не ощущал усталости, голода или физических потребностей. Он не мог навредить себе: ножи были катастрофически тупыми, а пламя в камине не давало никакого жара. Весь день он изводил себя тревожными мыслями, вглядываясь в окружение Грейнджер. Что его ждало? Как ему выбраться отсюда? Чувствует ли она его присутствие? И как связаться с внешним миром? Все эти и ещё тысяча других вопросов жужжали рассерженным роем в его голове, и к концу дня он и сам походил на разворошённый улей.
Последнюю каплю его терпения забрали сцены соития с младшим из сыновей Уизли. В первые мгновения он опешил. До него не сразу дошло осознание, к чему именно ведут звуки влажных поцелуев, а вслед за ними протяжные стоны, пробудившие и в нём самом нетерпеливый жар. Чувство собственной слабости против тягучих звуков, которые издавала Грейнджер, привело его в неописуемую ярость. Движением руки он создал себе кресло, уселся поудобнее и, с отвращением наблюдая за потугами Уизли привести её к оргазму, начал громко комментировать каждое его действие. О, словарного запаса Малфоя хватило, чтобы ни разу не повторить одного и того же уничтожительного слова. К концу этого представления нервы его были настолько взвинчены, что, обнаружив во втором кресле любопытно разглядывающую обстановку и его самого Грейнджер, он не нашёл ничего лучше, как выплеснуть весь накопившийся за день яд на её ни в чём не повинную голову. Впрочем, почему неповинную?
То, что она вылетела из сна, он понял, как только исчез камин, и вновь перед его взором очутилась погруженная во мрак комната. Интересно, она помнит свой «сон»?
Второе прибытие Грейнджер он уже ждал с ледяным спокойствием и даже был готов на вполне мирные переговоры, но и тут его ожидало разочарование. Она совершенно нелогично посчитала его собственным сном и попыталась им… командовать? От такой наглости он опешил лишь на мгновение. Ярость, вскипевшая в венах, подсказала настолько хлёсткий ответ, насколько вообще было возможно.
Драко Малфой вздохнул. Грейнджер, по его мнению, совершенно теряла хватку. В школьные времена он принижал её гораздо сильнее, и каждый раз, абсолютно каждый, — у неё находился такой же отточенный, хлёсткий ответ, бивший его так же, а то и посильнее. Сейчас же он даже не вспомнил непорядочного слова, которым называл её в Хогвартсе, а она уже вылетела из сна. Дважды.
========== II ==========
Безмятежность его лица на колдографии разительно отличалась от того презрения, которое она наблюдала в своём сне. Казалось, что это два абсолютно разных человека, но нет — остальные снимки, на которых был запечатлён Драко Малфой, так же говорили о нём как об олицетворении выдержки и спокойствия, которым так славились представители его фамилии.
Сенсационная статья в Ежедневном пророке гласила — наследник семьи Малфой в магической коме со вчерашнего обеда. Его обнаружила собственная секретарша, чтобы напомнить о встрече с начальником, на которую он опаздывал, чего не делал вообще никогда. «Мистер Малфой всегда был очень пунктуальным и требовал того же от нас, своих подчинённых», — отвечала на вопросы журналистов милая блондинка.
Сова с утренней газетой припозднилась, и Рон был уже на пороге, когда Гермиона услышала характерный стук в окно.
— Получается, сегодня выяснится расписание твоих будущих командировок? — спросила она, находясь в крепких, прощальных объятиях.
— Ага. — Рон чмокнул её в нос и отпустил. — Ну, до вечера. Удачи с переводом.
Сова, меж тем, умудрилась самостоятельно открыть форточку и теперь восседала, нахохлившись, на спинке стула. Весь её вид кричал о важности собственного призвания, и Гермиона, не удержавшись, фыркнула.
— Давай уже сюда газету.
Опустив плату в предоставленный мешочек, она предложила гостье орешков, но та лишь брезгливо на них покосилась и вылетела вон. «Ну и пожалуйста», — подумала Грейнджер, устраиваясь поудобнее и приступая к чтению.
Но всё легкомысленное настроение пошло прахом, едва она увидела заголовок и бескровное лицо на фотографии в половину страницы.
Никто не знал причин, но журналисты упивались происходящим. Они, казалось бы, захлёбывались слюной, когда секретарша, наоборот, давилась слезами, вспоминая окровавленные волосы своего начальника. Безутешная Нарцисса Малфой не отходила от постели сына, растеряв всю свою аристократическую выдержку. На втором развороте газету украшала колдография с растрёпанной миссис Малфой с запавшими, потухшими глазами. Казалось, что она разом прибавила несколько десятков лет.
Предположения строились одни невероятнее других — от долгосрочного проклятья Тёмного Лорда до мести предателям от оставшихся в живых Пожирателей смерти.
Гермиона не была бы Гермионой, если бы поверила, что это совпадение.
Накануне её дня рождения Драко Малфой попадает в магическую кому, которая была ознаменована сильным кровотечением из носа. В эту же ночь она обнаружила (весьма неожиданно!) его в своём сне. Дважды. И дважды он находился в крайне раздражённом настроении, а во второй раз так и вовсе открыто признал, что он «застрял в её голове» и наблюдал все то, что окружало Гермиону весь день.
«И ночь», — тут же отозвался ехидный внутренний голос.
Кто бы мог подумать, что теперь его жизнь, в прямом смысле, связана с целостностью её головы? Какова ирония в том, что теперь он застрял в голове у той, с кем в школьные годы не перебросился и парой вежливых слов? У той, кого он старался задеть как можно сильнее при любом удобном случае?
Оставалось
