— Пусти, — слабо дернулась, чувствуя нарастающую панику в душе. Я не знала, что с этим делать, как относиться к его заботе, чуткости, нежности… — Нет! — взвизгнула, когда он коснулся губами между лопаток…
— Тише, дикая…
…и слегка прикусил кожу, делая первое осторожное движение.
Я застонала, выгибаясь, подставляя ему задницу. И капитулируя. Пусть берет, что хочет. Пусть делает, что хочет!
Пальцы судорожно сжались, и я заскулила — хорошо! От него всего! От того, как двигался его большой член внутри, от чертовых бесстыжих пальцев, творящих со мной такое, о чем и не мечтала, от него рядом… и это его хриплое «тише, дикая» вконец размазывало остатки меня. Как он это делает?
— Сильнее! — прорычала. — Трахни меня сильнее!
— Обойдешься.
Он выпрямился, стискивая мои ягодицы руками, и задвигался легко и быстро, проникая совсем чуть-чуть. Но уже через несколько секунд я извивалась, хватая ртом воздух. Страх, жажда разрядки и дикая обескураженность тем, как он легко мной управлял — все вспыхнуло, потекло по внутренностям и ошпарило низ живота за секунду до того, как меня сотрясло от первой судороги. Кажется, я услышала стон Даррена, который все же выполнил мою просьбу, срываясь в сильные глубокие движения… И только когда он увлек меня за собой, ложась на бок и прижимая к себе спиной, до меня дошло — мы кончили вместе. А теперь лежали в отголосках одного оргазма на двоих, все еще прижатые друг к другу… Так разве бывает? Только ему этого было мало. Он принялся гладить спину, плечи, целовать шею, тереться об меня, как чертов мартовский кот…
— Пусти, — хотела рвануться, но «кот» быстро превратился в «тигра», прижав к себе.
— Не пущу, — зарычал в ухо. — Привыкай… принадлежать нормальному мужику.
И он повернул меня на спину, вынуждая смотреть ему в глаза.
— Может, ты меня спросишь сначала? — хотела усмехнуться, но не нашла в себе силы. Даррен так на меня смотрел, что становилось страшно лишний раз вздохнуть. В его глазах уже давно наступила глубокая ночь, и только странные вспышки зло поблескивали в их глубине.
— Спросить тебя? — усмехнулся он зло. — Куда ты денешься с моей подводной лодки?
Когда я уже приоткрыла рот от возмущения, он положил ладонь мне на скулу и так нежно огладил большим пальцем подбородок, что внутри защемило от дикой жажды подобного касания. Сердце сбилось в груди, а в глазах защипало — я снова сдавалась ему.
— Давай так, — прошептал он хрипло, — я спрошу тебя, когда это все кончится… Когда вернешься домой и увидишь дочь…
— У меня нет дома. — Вышло жалко. А по вискам побежали предательские слезы.
— Тогда, я надеюсь, ты подумаешь хорошо, когда придет время.
Даррен своими нечеловеческими глазами видел меня насквозь. Давил ровно столько, сколько выдержу и позволю — не больше. Но и не меньше. И выдраться не давал, и вроде бы и не держал намертво. Уверена — устрой я истерику, возмутись всерьез, он бы не стал настаивать — не из таких. Но я не хотела вырываться. И он это прекрасно видел. Так, фыркала — правильно он тогда сказал. Это все, на что я способна.
Он вытер слезы с моего лица, но больше не прижимал к себе — не пользовался слабостью. Когда поднялся с кровати и ушел в ванную, я обняла себя руками и скрутилась на кровати клубочком.
Зря он так со мной. Вряд ли я смогу ответить ему тем же.
25_Даррен
* * *Я силился не засадить в кафель кулаком, и холодная вода не остужала голову… Как же с ней тяжело! Держать ее в руках — будто ловить утекающую между пальцев воду. Пришлось признаться, как бы ни хотелось — не моя. Ничья. И такой останется. Как я сдержался, чтобы не психануть от этого ее равнодушного вопроса — сколько я планирую она будет греть мою постель!
Но хорошо, что так…
Я крутанул кран горячей воды, делая глубокий вдох.
Думал, кинется мне с восторгом на шею? За идиотизм нужно платить, и этот счет не такой уж и большой.
Оказывается, определиться самому — только половина дела. Долго я, придурок, это понимал. Да — хочет, да — обиделась, что бросил ее здесь. А я бросил. Прикрылся делами, ушел с головой в обязанности, убеждая себя в том, что не мог по-другому, а на самом деле просто сбежал от нее. Потому что засасывало в этот ее взгляд, в душу… Теперь все. Теперь только по течению.
Когда услышал за спиной шорох панели, не поверил ушам. Лаки тихо вошла, залезла в ванную… и затихла. Вероятно, когда эта женщина меня коснется сама — небеса упадут на землю.
Я обернулся, сталкиваясь с ее внимательным взглядом и, не удержавшись, скользнул своим вниз… по ее идеальной шее к груди, от вида которой пересохло в горле, и ниже…
— Замерзла?
«Хочешь ко мне в руки, но сказать об этом или дать понять не можешь, да?»
— Да, — кивнула она.
«Я прекрасно понимаю, что ты обо мне думаешь, но пока ничего с этим поделать не могу — меня слишком долго ломали»
— Хорошо, я подожду, — притянул ее к себе, успевая заметить, как доверчиво жмурится в эту секунду.
Никогда не думал, что человека можно сломать неосторожной нежностью… Хотя, что удивительного? Если она жила в жестокости столько лет, то будет настороженно относиться ко всему, что бы я ни делал.
Когда вернемся, попрошу Рошель найти нам хорошего семейного психотерапевта.
— Холодно, — она передернула плечами и потянулась к крану. — Так пойдет?
— Пойдет, — я взял гель для тела и мочалку. — Потерпишь мою инициативу?
— Ты даешь выбор? — съехидничала она. Кусается.
— Немного… — Не стал вынуждать ее делать этот самый выбор и осторожно надавил на тюбик. Прозрачная тягучая капля упала девушке между лопаток и сорвалась вдоль позвоночника.
Я не мог остановиться, наблюдая, как паутинка прозрачных нитей оплетает ее ягодицы и тут же растекается, будто оплавляясь о ее кожу. — Я буду стараться.
— Зачем? — она уперлась ладонями в стену, выгибаясь. Следующий вдох я сделал с трудом.
— Глупый вопрос, Лакиша… — выбросил мочалку под ноги и накрыл ее попку ладонями. — Хочу, чтобы тебе было хорошо со мной.
Она промолчала, но на этот раз отдалась в руки без сопротивления. Я наслаждался этими минутами власти, присваивая ее тело сантиметр за сантиметром. Гель для душа пах лавандой и сладким апельсином, холодил ладони мятным маслом, и это было так созвучно женщине в моих руках — будто она сделана изо льда, промерзла до самой ароматной солнечной сердцевины, чтобы ничего не чувствовать, и теперь
