Он остановился в метре от Динки. Девочка сползла по двери – то ли страх придавил к полу, то ли силы окончательно ее покинули.
– Эй, док! – крикнул кому-то. – Девчонка себя выдала с потрохами. Могу я усыпить своего зверя, а?
Он шагнул к Динке и присел возле нее на корточки. Протянув руку, погладил девочку по голове и улыбнулся. Его лицо было совсем близко, и Динка увидела, что глаза у него разноцветные: один зеленый, как малахит, а другой – черный, совсем как ее собственные глаза. Ласковым тоном, каким обычно успокаивают младенцев, он сказал:
– Восьмиглазый все время голоден, а здесь нечего есть – шмакодявка совсем. Кожа да кости. Вот подрастешь – тогда я дам тебе с ним поиграть. – Черноволосый ущипнул Динку за щеку и подмигнул: – Или наоборот – дам ему поиграть с тобой.
Динку трясло. Хотелось отбросить его руку, но тело словно парализовало.
– Малахия, – раздался голос из динамика, – оставь ее. Найдешь для своих игр кого-нибудь другого. Эта девочка ценный экземпляр.
– А кто тебе этот ценный экземпляр подал на блюдечке, а, док? – спросил Малахия, по-прежнему с улыбкой глядя на Динку. – Девчонка скрытничала до последнего. Если бы не мы с Восьмиглазым, она бы себя не выдала. Будь вежливым, скажи мне спасибо.
Какое-то время ему не отвечали. Тот, кого Малахия, называл «док», словно раздумывал. Наконец голос из динамика спокойно произнес:
– Спасибо, Малахия.
– Ну вот, другое дело, – удовлетворенно произнес хозяин восьмиглаза, поднимаясь с корточек. – Еще увидимся, шмакодявка.
Он открыл дверь – легко, как будто совсем без усилий, несмотря на то, что вместе с дверью пришлось подвинуть двенадцатилетнюю девочку – и вышел.
Проехав по полу на пятой точке, Динка сделала попытку встать, но тут же снова осела вниз. От осознания своей ошибки дышать было тяжело.
Выдала. Она себя выдала.
* * *– Динка.
Молчание.
– Динка, ты слышишь? Ау?
Ей не хочется отвечать.
– Куда тебя водили? Тебя долго не было.
Почему этот глупый мальчишка не отстанет?
– Ты злишься?
Она не злится, она всего лишь в отчаянии. Теперь ее точно отсюда не выпустят. Теперь они знают, что она и вправду умеет находить выход. А все из-за того, что в самый последний момент она струсила и выдала себя.
– Динка, хочешь мою ватрушку? Я с завтрака оставил. Чтобы тебе отдать.
Она не хочет ватрушку. Она хочет к папе. Она хочет куда угодно, лишь бы выйти из «Сотера». Почему этот надоедливый телепат просто не оставит ее в покое? Прилип как банный лист.
– Динка-а. Ну чего молчишь? Расскажи, что стряслось. А если не хочешь говорить, тогда возьми ватрушку.
Ладонь мальчишки легла Динке на плечо, и от этого прикосновения внутри словно лопнула натянутая нить.
– Да уйди ты! – крикнула она, подскакивая на койке, чтобы повернуться к Улику. – Отстань от меня! Отцепись! Не нужна мне твоя ватрушка, понял!?
Она снова отвернулась к стене, надеясь, что Улик наконец уйдет. И он ушел. Не сказал ей больше ни слова. Она слышала его шаги, пока он шел к своей койке, а потом стало тихо.
После этого Динка не выдержала и заплакала. Она почти ревела, уткнувшись носом в подушку, чтобы не было слышно в коридоре. Улик больше не делал попыток подойти, и утешать ее было некому. Спустя еще некоторое время силы плакать иссякли, и она уснула.
Проспала Динка всю ночь, а когда проснулась, обнаружила, что Улика в палате нет.
Сначала решила, что мальчишку увели на очередное обследование. Санитар принес ей завтрак на подносе и не отводил от Динки надзирательского взгляда, пока она ела.
В обед все повторилось: санитар, поднос, еда, пристальный взгляд, следящий за маршрутом ложки – от тарелки ко рту и обратно.
Улик не возвращался.
Динка начала нервничать. Это что за обследование на полдня? Куда подевался этот назойливый телепат, а? Может, он на нее нажаловался, и его перевели в другую палату? Она же на него наорала и разговаривать не захотела – вот он и обиделся. Если так, пусть его поселят к тому парню с пастями на ладонях, мстительно пожелала Динка. Тогда он еще заскучает по Динке и захочет обратно.
Да нет, ерунда это все. Будут эти сотерские белохалатники слушать, чего там хочет мальчишка-мутант, как же. Кого здесь интересуют желания пижамников? Они же просто пленники «Сотера».
К ужину Динка так разволновалась, что не осилила и половину содержимого подноса. Санитар не заставил ее доедать, просто забрал поднос, после того, как она поставила его на койку и демонстративно отвернулась, и ушел.
Когда же вернется Улик? Динка уже жалела, что наорала на него и не съела ватрушку. Да плевать на ватрушку! Она ему весь свой завтрак отдаст, целиком, только пусть возвращается!
Ее желание исполнилось, когда за окном уже было совсем темно – вот-вот выключат свет. Открылась дверь и в палату въехала каталка. Не пустая – на ней лежал Улик. Потом в дверях возникло двое санитаров. Динка невольно поползла назад, потянув за собой простынь. Вжалась всем телом в стену и вцепилась пальцами в собственные колени.
Санитары переложили тело Улика с каталки на койку и, не глянув в сторону Динки, покинули палату. Дверь закрылась. Только после этого девочка облегченно выдохнула, поняв, что в этот раз ее никуда не поведут.
Динка перевела взгляд на Улика. Сначала заторможенным от страха сознанием она взирала на соседа по палате равнодушно. Потом поочередно, вспышками прозрения, стали возникать в мозгу отдельные фрагменты. Синяки на запястьях. Пустые глаза Улика, которые таращатся в потолок. Струйка слюны, стекающая от угла рта к мочке уха.
Холодной волной накатила паника. Динка начала задыхаться, не в силах отвести взгляда от Улика. Он неживой! Он умер! Она хотела вскрикнуть, но сразу зажала себе рот обеими руками. Нет, нельзя кричать. Закричит – они придут. Придут –
