«Не хочу! Не хочу! Не хочу!»
Нужно отсюда сбежать! Но как? Она всего лишь ребенок! Сломать дверь? Стену? Обмануть охранников? Вот почему она так боялась всегда этих белых коробок. Знала: если попадет сюда – не сможет выйти. Вот почему никому и никогда не говорила, что может видеть проходы в чужие миры. Один раз – всего один разочек! – проболталась. И сразу же поплатилась за длинный язык. Если бы Динка только не сказала об этом Руи! Если бы только он не ляпнул Таисии…
«Таисия! Гадина! Ненавижу! Никогда не прощу, мачеха мерзкая!»
А они оба сейчас наверняка радуются жизни. Таисия наслаждается тем, что наконец-то заполучила в единоличное пользование квартиру. Она так об этом мечтала. Даже замуж вышла – ради жилья в новом городе. А Руи… Он даже не знает, где она сейчас, куда попала всего лишь из-за одной его фразы, которую нельзя – ни за что нельзя! – было говорить Таисии. Живет своей жизнью и не вспоминает о девочке Динке, которую встретил в Старом Городе. А даже если бы и знал… Ему, наверное, было бы наплевать.
Лучше бы она осталась там – в мире, пахнущем серой. Даже руки тумана не такие страшные, как люди в белых халатах.
Динка долго сидела, не отводя взгляда от Улика. Наконец, набравшись смелости, слезла с койки и на ватных ногах подошла к мальчишке. Протянула руку – пальцы дрожали – и поднесла к лицу Улика. Легкое тепло вырвалось из ноздрей мальчика и коснулось ладони. Динка облегченно выдохнула – живой.
Уф! Сама себя накрутила и запугала до смерти.
Измотанная страхом, девочка вернулась к своей койке, легла, не укрываясь простынею, и почти сразу провалилась в сон.
На следующий день Улика снова забрали из палаты. Он так и не пришел в себя. Пустым взглядом таращился в потолок, как будто мертвая кукла. И слюна изо рта так и текла – к утру на подушке образовалось большое мокрое пятно. Санитары переложили его с койки на каталку и увезли. Улик в палату больше не вернулся.
* * *На следующий день Динка не могла есть. Во время завтрака заставила себя проглотить тефтелю и пару ложек картофельного пюре, а к обеду даже не притронулась. Она все думала, будут ли в нее запихивать еду насильно или дадут умереть от голода? Динке не хотелось умирать, но при виде еды к горлу подкатывал комок тошноты.
Все это время ей было не так уж плохо в «Сотере», потому что рядом был Улик. Теперь Динка осталась одна. А впереди неизвестность.
В один из следующих дней – в какой-то момент Динка потеряла им счет, – задолго до ужина, за спиной Динки со щелчком раскрылась дверь. Девочка оторвала голову от подушки и села, одновременно поворачиваясь. В палату вошли трое. Первым – санитар. Они все были для нее безликими, и Динка не могла вспомнить, приходил этот в палату прежде или нет. В одной руке он нес стул.
Следующим посетителем был доктор. Сначала Динка определила это по длинному халату и рукам, засунутым в карманы. Санитары носили короткие халаты, а руки у них всегда были на виду: либо чем-то заняты, либо демонстративно наготове. Потом девочка увидела очки и сивую голову.
Доктор Стерх. Она запомнила его имя.
Страх, который до этого лишь царапал изнутри, теперь впился в нее острыми когтями – Динка даже дышать перестала. Этот человек привез ее в «Сотер». До сих пор он не приходил, словно забыл о Динке. И тот факт, что сейчас он вспомнил о ней, явно ничего хорошего не сулил.
Когда в палату вошел еще один человек, Динка не сразу поняла, что не так.
Это была девочка на пару лет старше ее. Подселяют в палату вместо Улика? Его не было уже несколько дней – о причинах думать не хотелось, – и вторая койка пустовала.
Однако девочка была одета не в больничную пижаму, как Динка и Улик, а в обычную повседневную одежду, как Малахия. Невзрачную только. И Динке подумалось: она не новый жилец этой палаты, она здесь гость.
Санитар поставил стул напротив Динкиной койки.
– Садись, – сказал доктор Стерх.
Девочка послушно направилась к стулу. Пока она шла, Динка не отводила от нее взгляда.
Мышиного цвета волосы разделены на прямой пробор и неопрятно свисают ниже плеч. Лицо невыразительное. Человека с таким лицом второй раз встретишь – не вспомнишь, где видел.
Девочка подошла к стулу и села лицом к Динке. Та невольно прижалась к стене, пытаясь увеличить расстояние между ними.
Глаза гостьи были пустыми и стеклянными, а взгляд немигающим. У Динки было такое чувство, будто перед ней сидит кукла в человеческий рост.
Доктор Стерх оставался стоять в нескольких шагах от двери. Ближе не подходил. Динка скосила на него глаза – наблюдает. Только непонятно, чего ждет. Девчонка же ничего не делает! Просто смотрит.
Смотрит?
У Динки мурашки побежали по коже. Она вдруг поймала себя на том, что снова и снова ее взгляд тянется к глазам гостьи. Стеклянные и пустые – они звали.
Пустота этих неподвижных глаз, казалось, затягивала в себя Динкино сознание. Динка сопротивлялась. Она отводила взгляд, но он непослушно возвращался. Зажмуривала веки, но они против ее воли распахивались. Трясла головой. Закрывала глаза ладонями. Но невидимая сила немигающих стеклянных глаз влекла ее вопреки всему. Как будто из нее вынимали душу, чтобы поместить в живую куклу, сидящую напротив.
Динка чувствовала, как ее воля слабеет. Навалилась апатия.
Что это? Что с ней происходит?
Она раскрыла потяжелевшие веки. Заглянула прямо в неподвижные глаза, которые словно стерегли ее, поджидали – и упала в бездну, не имеющую ни имени, ни дна.
Яркие цвета ослепляют. Вспыхивают, взрываются, меняются местами. Вспыхивают!
– Динка! Динка!
– Мамочка!
«Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не хочу туда. Не заставляйте меня».
