На скамейке сидела женщина в дыхательной маске и взволнованно теребила в руках мятую схему транспортных линий.
На следующий день Нив получил стандартный отказ.
* * *Последний раз Нив поехал на парикшу спустя полгода после знакомства с Аной.
Молодой и бойкий заамитр уверял его в том, что в Южном Хапуре есть множество интересных позиций, что Нив проработал на текущей должности уже достаточно долго и что нет никаких причин, которые могли бы препятствовать переводу, но на следующий день снова пришёл отказ.
И тогда Нив пообещал себе, что больше не будет добиваться перевода. Слишком многое поменялось в его жизни. Даже работа – каждодневные поездки в душный городской центр и бессвязный шум помех на плёнке – стала обыденной и привычной. Он начал забывать Южный Хапур.
И не было смысла что-то менять.
* * *Спустя несколько лет Ниву приснился сон – из тех, которые хочется забыть сразу после пробуждения.
Он поехал на парикшу. Гармия почему-то стояла посреди пустыни. Стальной бадван тонул в дюне. Однако внутри здания оказалось свежо и прохладно. Работали на полную мощность дхаавы. Мерцали лампы.
Нив ждал своей очереди в просторном плеве, похожем на роскошный зал в старинном театре. Кроме него, не было ни души. Горел электрический свет, поблёскивал чистый зеркальный пол. Никто не выходил из комнат. Только нервно дёргалась минутная стрелка на настенных часах.
Приближалась ночь. Ждать уже не было смысла. Нив направился к выходу, однако двери оказались закрыты. О нём попросту забыли.
Большинство зданий в городе соединялись переходами. Во сне Нив был почему-то в этом уверен. Он мог с легкостью представить себе глубокие подземные туннели, едва освещённые пыльными лампами, пристройки, соединяющие две непохожих, принадлежащих разному времени гармии, высокие, открытые ветру балконы.
Нив быстро пересёк плев и вышел на лестничную клетку. Спуск на подземный этаж был открыт.
Он и сам не особенно представлял, что делает. Ана ждала его. Оставаться в плеве на всю ночь было невыносимо.
И Нив спустился вниз.
Он оказался в узком и прямом тоннеле. Густая тьма заливала глаза. Большинство потолочных ламп перегорели. Пахло сыростью и мочой. Идти приходилось почти что на ощупь. Он не знал, куда его выведет тоннель – он мог оказаться в соседнем корпусе, в другом здании или перед очередной закрытой дверью.
Но подземный коридор закончился ещё одной лестничной клеткой. Нив поднялся на первый этаж.
Снова плев.
Он стоял посреди огромного зала с зеркальными полами, испуганно озираясь по сторонам. Перед ним простирался точно такой же плев, как и тот, из которого он только что выбрался – те же двери, утопающие в стенах, те же отражения потолочных люстр в отшлифованной до блеска напольной плитке. Даже едва заметные трещины на ярких изразцах повторяли до мельчайшей черты другие, уже виденные трещины.
Двери на улицу были закрыты.
Нив не помнил, что произошло потом. Конец сна забылся сразу – да он и не пытался его вспомнить.
С утра ему нездоровилось, и он чуть не заснул в поезде, несмотря на шум.
На работе тянулась привычная волокита. Его ждали кассеты с записями помех и старая, гудящая от пыли санганака. Нив сидел за столом, уставившись невидящим взглядом в экран. Дхаавы, как всегда, работали на полную мощность, но ему не хватало воздуха, он не мог вздохнуть полной грудью.
Он скинул с головы шипящие наушники, встал и прошёлся по залу. Никто не обращал на него внимания – все сидели, устало склонив головы, сосредоточенно высматривая что-то в мерцающих экранах. Неподвижно, безмолвно. Как под гипнозом. Ещё занималось пыльное утро, за окном пролетали переполненные пассажирские составы, оглушил улицу раскатистым залпом из дюз спикировавший виман, стрелки часов на стене показывали в разные стороны света. Словно запутавшись.
Нив остановился напротив настенного дхаава, закрыл глаза, подставил лицо под холодную струю воздуха, однако именно этот дхаав почему-то не работал.
Уже вечером, возвращаясь домой, Нив заметил, как на стенах гармий вспыхивают тревожные красные огни. Он протолкнулся к окну – разгоралась упадра, все ехали с работы, – и замер от удивления. Ветер – широкими приливными волнами – поднимал жаркую колючую пыль.
Город тонул в песке.
Поезд, летевший навстречу урагану, со скрипом покачивался на рельсах. Пассажиры взволнованно переговаривались. Трещали вещатели в стенах.
На следующий день Ниву пришло официальное письмо.
Праздник красок
Нив был измотан, выжат, как старик. Он взял больничный, но Ане сказал, что получил внеурочную премию отпускными днями и хочет провести с ней побольше времени. Она поверила. Нив разыгрывал радость и беззаботность, чтобы Ана ни о чём не догадалась, однако по утрам приходилось заставлять себя подниматься с постели, а руки у него тряслись, когда он ставил Ане укол.
Нив чувствовал себя так же, как и много лет назад, когда только приехал в город, и всё вокруг представлялось ему невыносимо огромным, враждебным и чужим. Переполненная хагата. Улицы, исходящие истерическим криком. Рёв пикирующих виманов, от которого закладывает в ушах. Всё это – всё то, что он научился не видеть – стало вдруг пронзительным и ясным.
Ана возвращалась с работы пораньше, чтобы проводить с ним больше времени. Нив радовался, смеялся, шутил, слушал вместе с ней вечернее радио, несмотря на головную боль. И никак не мог найти в себе силы, чтобы сказать ей о переводе.
Он не поверил глазам, когда прочитал пришедшее к нему на рабочий ящик официальное письмо. Он и раньше слышал, что некоторым счастливчикам доставалась совсем не та должность, о которой они просили, но не придавал этому значения. К тому же он уже несколько лет не ходил на парикшу. Почему о нём вспомнили именно сейчас? Как будто кто-то просматривал от безделья архивы и заметил его толстую подшивку с отказами. Как будто кто-то решил над ним подшутить.
После одинаковых заявлений, которые Нив писал пять лет подряд, мечтая только о том, чтобы вернуться домой, его перевели на работу в пески.
Он собирался оспорить принятое в управлении решение, но никто не стал ему помогать – официальной процедуры для отказа попросту не существовало, а жаловаться высшему руководству его настоятельно отговаривали, намекая, что после такого он может и вовсе лишиться работы. Ниву ничего не оставалось, кроме как согласиться на новую должность.
Радиокартография. Южные пески.
Письмо о переводе написали так торжественно, как если бы ему собирались вручить почётную награду, повысить на недосягаемо высокую должность, о которой он всю жизнь мечтал.
Пустыня. Идиотская ирония. Ведь именно от пустыни он и хотел сбежать.
И Нив стал убеждать себя в том, что его жизнь меняется к лучшему. Новая должность куда интереснее сводящих с ума помех на магнитной плёнке. Быть может, это именно то, чего он на самом деле хотел –
