Зато после того случая Джина распустила слухи, что Лиза сумасшедшая. И постоянно рассказывала об этом ее приемным родителям и остальным родственникам, которым и так не нужен был повод, чтобы ненавидеть детдомовского приемыша.
Лиза научилась избегать их общества. Она любила время, проведенное наедине с собой, понимая, что для нее одиночество — это отрадная отдушина, оплот покоя, по сравнению с океаном всеобщей ненависти.
Ей было хорошо в своих комнатах. Только там она ощущала, что на самом деле стала богатой, а еще свободной. Ну, почти. По крайней мере, две ее самых больших мечты сбылись: она ушла из приюта, и не на улицу, да к тому же, у нее всего было вдоволь. Шмотки, еда, даже служанка… А еще — большой рояль и возможность сочинять музыку. И не бояться, что кто-то найдет и порвет ее ноты, как это однажды случилось в приюте — после этого случая ее бывшая учительница всегда закрывала ее на замок, когда оставляла одну в аудитории. Потому что однажды, когда учительница пришла, то Лиза оказалась избитой — а в ее волосах запутались обрывки ее драгоценных нот.
Лиза не забыла, как это — терять. Когда у тебя буквально вырывают из рук твое самое драгоценное творение — и разрывают, а потом швыряют в тебя обрывками.
Именно тогда она ощутила, что обезумела. Потому что накинулась на них, хотя ребят и девушек было десять против нее одной. И чуть не убила одного из них. Она швыряла в них все тяжелые предметы, которые могла поднять, и ей было плевать на последствия.
После этого случая ее ненадолго оставили в покое. Девочку больше не трогали, обижали только словами. Боялись. Даже самым гнусным наглецам не всегда хочется умирать.
Вдохнув, очень красивая девушка с невероятно тонкой талией, длинными, стройными ногами и высокой грудью отошла от отражающего ее во весь рост зеркала.
К ее глубокому сожалению, произвести такое же впечатление на Джину у нее не получалось. Та никак не хотела от нее отцепиться, хотя за прошедшие годы должна была уже привыкнуть. Но с возрастом, по мнению Лизы, та все больше превращалась в визгливую психопатическую сучку.
Иногда, наблюдая за ней в свою очередь, Лиза пыталась оценить, кто из них более сумасшедший.
Иногда Лизе казалось, что Джина одержима ею. Точнее, одержима страстным желанием доказать Джастину, что она во много раз лучше.
Вот этого Лиза никогда не могла понять. Ведь красивый, холеный аристократ и так принадлежал своей невесте без остатка. Такой же холеной и богатой.
"Наверное, все дело в том, что я намного красивее ее. И она это видит — не слепая ведь", — с некоторым удовлетворением подумала Лиза, поглаживая себя по бокам и томно улыбаясь.
Иногда она удивляла саму себя, когда мысленно превращалась в героиню любовного романа, думаю о возможности когда-нибудь… Черт, а почему бы и нет? — соблазнить Джастина Армстронга.
Темноволосого принца на белом "мерседесе". Красивого, молодого, талантливого и богатого. Да еще и аристократа в придачу. Чем не сюжет для какой-нибудь глянцевой книжонки, на обложке которой слились в объятиях две противоположности?
Только они с Джастином все-таки были на слишком дальних полюсах.
А ведь она не прекращала любить его. Но ей приходилось тщательно скрывать свою страсть. Особенно сложно было это сделать, когда он играл. От его музыки она ощущала экстаз, возносивший ее на черных крылья куда-то далеко от этого мира.
Прекрасные звуки музыки сливались с образом темноволосого ангела. В эти моменты его глаза сияли, губы алели, а щеки покрывал румянец. И его руки порхали над клавишами так, как — она была в этом уверена — не касались тела ни одной девушки.
В эти моменты он казался ей неземным созданием. И от этого ее любовь превращалась в боль, терзающую сердце.
В такие вот минуты она ощущала, что далека от него, хотя и сидит в одной с ним комнате. Как близки и одновременно далеки фанаты в первом ряду от концертного идола. Вот, казалось бы, музыкант находится в двух шагах от тебя, но ты намного ниже, а он — летит на недосягаемой высоте. Он — высшее создание…
И ей даже в голову не приходила возможность отбить Джастина у Джины. Ей были смешны эти вспышки ревности. Она и Джастин так же не могли очутиться в одной постели, как собачка завести потомство с кошкой.
Девушка поправила короткое голубое платье и растянулась на своей огромной постели, уставившись в потолок. На дворе снова была поздняя осень, как тогда, когда она только познакомилась с Джиной. И узнала, что такое настоящая любовь. Запретная страсть.
Лиза широко улыбнулась, изумляясь, откуда в ее внутреннем голосе столько книжных штампов.
"Наверное, набралась этой пошлости в период моего увлечения любовными романчиками, — подумала она. — Кажется, я увлеклась ими с тринадцати до четырнадцати лет. Когда я пыталась хотя бы в сказке найти счастливый конец для моей любви к названному братику".
Семнадцатилетняя девушка ощущала себя очень странно. Иногда ей казалось, что ее сознание покрывает толстая ледяная корка, под которой бушуют вулканы и текут огненные реки, сжигающие все живое.
Она научилась себя контролировать. Впрочем, вся та ненависть и презрение, что испытывали к ней новоявленные родственники, даже наполовину не могли достигнуть той кондиции раскаленных чувств, которые испытывали — и постоянно демонстрировали, — психопатические уроды в приюте.
Поэтому то, что пытались ей продемонстрировать англичане — казалось просто каплей в море. К тому же, тут ее не били и не оскорбляли матом. А также прекрасно кормили, одевали и у нее было несколько больших комнат и собственный музыкальный инструмент.
Иногда она ощущала с какой-то горечью, что пошла бы и на большие унижения ради подобной роскоши — да и многие из ее приютских соседей пошли бы.
Она знала, что они все, если и вспоминают ее, то завидуют черной завистью.
И девушку охватывало ощущение триумфа, что она действительного многого добилась… Пусть и ценой унижений и некоторого душевного дискомфорта.
А иногда от подобных мыслей, ощущая, что она превращается в какое-то ничтожество, в то существо, которое на самом деле похоже на домыслы Джины, — ей хотелось выть волком и самой себе вцепиться ногтями в лицо.
Паскудно было соглашаться с ролью тряпки.
Улыбка Лизы, появившаяся от приятных воспоминаний о чудесных минутах прошлого — а такие были, к примеру, вечера, проведенные наедине с книгами, пианино и большим пространством комнаты, — поблекла.
Самым страшным кошмаром для нее по-прежнему оставалось то, что от нее могли попытаться избавиться.
То есть, она была уверена, что как только она достигнет совершеннолетия — то ее точно выгонят. Пинком под зад — и без копейки.
Но Джина могла бы
