Днем они также изредка видели друг друга, однако эти встречи были совсем иного рода. Аланса всегда была в сопровождении сестры или няньки, и их разговоры сводились к учтивому обмену взаимными любезностями. Аланса неоднократно жаловалась ему, что контроль за ней и ее семьей ввиду последних событий все возрастал, и она все больше чувствовала себя пленницей в этом доме, нежели гостьей. С утра, когда замок просыпался и кругом начинали сновать многочисленные слуги, Алансе удавалось выскользнуть наружу незамеченной. Теперь же, поздно вечером, когда коридоры замка были пусты, об этом не могло быть и речи.
Но очень скоро скудных утренних встреч им стало мало, и Ксермет в первый раз решился на поступок, который до этого он всегда считал лишь атрибутом классических пьес, которые ему в добровольно-принудительном порядке давал к прочтению дебтера Аваки.
Дождавшись ночи, Ксермет прошел по крепостной стене до сторожевой башни, которая соединялась с внутренним замком аркой ворот. По тонкой треугольной крыше арки он добрался до глухой высокой стены. С этой стороны окон на ней не было, и Ксермет осторожно перебрался к углу замка, держась за щели между камнями. Кладка здесь была старой, и неровные камни далеко отстояли друг от друга, позволяя ему хорошо ухватиться за них.
Когда Ксермет добрался наконец до стены, которая выходила во внутренний двор, его задача сильно упростилась. С этой стороны располагались окна гостевых спален, которые соединялись между собой толстыми барельефами. По ним он легко перебрался на этаж выше и осторожно пробрался мимо темного окна комнаты, в которой жила нянька Алансы. Наконец Ксермет добрался до заветного окна.
Он подергал за ручку, и только в этот момент ему пришло в голову, что неплохо было бы рассказать о своих планах Алансе заранее, так как окно было заперто изнутри. Ксермет не был уверен, что у него хватит сил на обратный путь. Он посмотрел вниз и увидел, что до земли ему было добрых пятьдесят – шестьдесят локтей. Тихонько постучал в окно. Никакой реакции не последовало.
Руки его задрожали. Он постучал еще раз, но с тем же успехом, вернее, с отсутствием такового. Ксермет живо представил себе последствия падения с такой высоты, и им внезапно овладела паника. Тогда Ксермет со всей силы стукнул кулаком по окну, что произвело больший эффект, чем он мог и хотел надеяться. Тусклые огоньки ночных свечей забрезжили не только в комнате Алансы, но и в двух соседних – ее няньки и сестры.
Ксермет из последних сил держался за подоконник, во всех красках представляя себе, что будет, если его застукают сейчас здесь в таком положении. Разговор с отцом в этом случае не сулил ему ничего хорошего. Однако, учитывая все нарастающую дрожь в руках, этот разговор вполне мог и не состояться.
Наконец окно Алансы распахнулось. Увидев Ксермета, девушка вскрикнула от неожиданности и уставилась на него, не в силах поверить своим глазам. Не дожидаясь, пока она выйдет из оцепенения, Ксермет пролез в окно. Только он успел бухнуться на пол, как до него донесся скрип открывающихся по соседству окон.
Через несколько секунд в дверь постучали. Ксермет быстро заполз под кровать. Последовали неловкие объяснения Алансы, вкратце сводившиеся к тому, что ей якобы не спалось и она решила подышать свежим воздухом и, не рассчитав, сильно хлопнула ставнями. Ее нянька долго недоверчиво рассматривала стену под окном. В конце концов она пришла к выводу, что никто вскарабкаться по ней не мог, и дальнейших вопросов задавать не стала.
Потом Аланса полночи отчитывала Ксермета за его опрометчивый и опасный поступок. Вторую половину ночи она просто сидела, прижавшись к нему, не говоря ни слова. В итоге они опомнились, когда уже начало светать, и Ксермет спешно отправился в обратный путь под озабоченным взглядом Алансы. В тот день он едва не уснул на уроке Аваки и был несказанно рад, что у него не было тренировки с Рейнаром.
С тех пор Ксермет проделывал этот путь несколько раз в неделю. Сначала они просто подолгу шептались, рассказывая истории из своей жизни (Ксермет узнал больше о Цефейском княжестве, чем за все свои занятия с Аваки). Очень скоро дело дошло до первых робких поцелуев.
Однако сегодняшняя ночь не обещала быть приятной. Днем посыльный отца явился на арену для тренировок и сказал Ксермету, что его отец ожидает его в своем рабочем кабинете. Ксермет и Джад беспокойно переглянулись. Обычно отец не баловал Ксермета душевными беседами. Сердце бешено застучало. Он каким-то образом узнал про мои ночные похождения. Ксермет понуро отправился в покои отца, мысленно придумывая оправдания. Однако оправдываться ему не пришлось, так как разговор пошел в совершенно неожиданном для него русле.
Дедж Зандр сидел за широким дубовым столом с безрадостным задумчивым выражением лица и что-то писал. Перед ним лежали многочисленные карты и планы, а также стопка толстых книг в истрепанных кожаных переплетах по тактическому ведению боя. Ксермет робко вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Увидев сына, дедж Зандр отложил перо в сторону и пристально посмотрел на него, как будто что-то оценивая.
– Заходи, Ксермет, – сказал он, – нам нужно серьезно поговорить.
Ксермет медленно прошел в комнату и уселся на стул, вопрошающе глядя на отца. Зандр потер руки, обдумывая, как лучше начать.
– Ксермет, за свою жизнь я повидал много войн, – наконец сказал он. – Сначала я сам был в центре сражений, потом лишь отдавал приказы. Но от моей роли сама сущность войны никогда не менялась. Война всегда страшна, часто глупа и не менее часто неотвратима. Не думай, что мне нравится воевать. Несмотря на все сражения, в которых я участвовал, я никогда не испытывал от них радости. Победа, конечно, сладка, этого я отрицать не стану. Однако эта сладость почти никогда не бывает полноценной, она хоть немного, да горчит. Горчит жертвами, которые пришлось принести, и компромиссами, на которые пришлось пойти. И все ради нее, победы. Война – это обычно последний способ что-то решить, когда противоречия настолько остры, что простой дипломатией здесь уже ничего не исправишь. Или, что еще хуже, это когда противоречий как таковых и не существует, но у руля стоят люди, которые любят говорить, но не умеют слушать.
Ксермет испытал некую смесь облегчения и беспокойства. С одной стороны, отец явно позвал его не с целью отчитывать за ночные прогулки. С другой стороны, что-то явно