— Ты говоришь точно так же, как говорил бы твой отец, Уильям. Просто не можешь смириться с тем, что у Кейтлин может быть своя жизнь, и она в состоянии ею распоряжаться, — Розали сняла очки, аккуратно складывая их в футляр, и приподняла подбородок, поправив два кольца на безымянном пальце, которые и дня не снимала. — Но посмотри на них. Перед тобой сидит интеллигентный человек, который не дрогнул, когда ты махал перед ним оружием, не отпустил её руку и предельно вежлив с тобой из уважения к семье избранницы, хотя я бы уже дала по шее за отвратительные манеры.
— Ты меня поражаешь, — мужчина похрустел пальцами и пригладил бороду, поднимаясь с места и прохаживаясь по гостиной, затем достал два стакана и бутылку славного виски. — Ладно, сейчас выпьем и начнём разговор сначала. Я на трезвую голову благословений никаких сегодня давать не буду.
Роза едва заметно подмигнула дочери и улыбнулась краями губ будущему зятю. Как же хорошо, что в своё время Альфреду не пришлось вести эту беседу с кем-то из её семьи. Это было бы знатное побоище. Она подумала о том, что он бы их всех сейчас передушил, если был рядом и напился бы с сыном, потому что это единственный человек, который остался бы на его стороне в таком ответственном вопросе. Тем не менее, Альфреда не было рядом и решение сыграть свадьбу было принято, пока Уильям накрывал ладонями лицо и просил у отца прощения за то, что слишком быстро сдался перед щенячим взглядом его дочери.
Вскоре дети порадовали Розалию новым рассветом их семьи с пополнением в виде внуков. Сама же женщина уехала доживать свои годы в Маргейт, увозя с собой семейные портреты, которые развесила над своим камином, и целый кладезь впечатлений, воспоминаний и научных наработок, которые не бросала никогда. Она была так близка, чтобы найти лекарство от рака. Уильям и Кейтлин не позволяли своей старушке угасать в одиночестве, потому часто навещали её и привозили с собой внуков, чтобы в доме стало шумно от детских шалостей. Последней у неё была Кейтлин со своим сыном, который играл возле своей бабушки с любимыми игрушками, пока та в своём кресле-качалке рассказывала ему о человеке, который когда-то выстрогал во-о-он ту деревянную лошадку для его мамы.
— Я встретила твоего дедушку в 1924 году, хорошее было время. От него всегда пахло ромом, табаком и войной. Когда-то он подарил мне надежду, — седовласая старушка передала голубоглазому мальчонке оберег Маген Давид и повернула к себе обрамлённое резным деревом старое фото мужчины с собакой, что стояло на комоде. — Сохрани её. Скоро наши с ним оставленные на войне души встретятся в долгожданном мире под тёплыми лучами солнца над Маргейтом. Уже совсем скоро, Альфред, совсем скоро…
Ребёнок с интересом взял звезду, рассматривая её в солнечных лучах, щурился и звонко смеялся, когда металл и камни переливались, отбрасывая солнечных зайчиков в его маленькие глазки. На фоне тихо играла любимая пластинка Розы, а Кейтлин стояла за её спиной и со слезами в глазах смотрела, как мама нежно гладит не пощадившими временем пальцами образ в рамке. Женщина понимала, что ей в самом деле оставалось не так долго, потому что сердце уже было слабеньким, а время беспощадным, и это было больно. Она помнила отца совсем смутно, зато хорошо знала их с матерью историю и то, как сложно им пришлось. Слышала не раз с первых уст и всё равно переспрашивала множество раз, выуживая из Розы всё новые и новые детали. Она любила слушать о том, насколько сильно они друг друга любили и насколько сильно мама любит его до этих пор.
Ранним утром следующего дня Розалия села в то же кресло, чтобы дочитать книгу, но уснула снова и уронила её из рук на пол. Кейтлин улыбнулась, поднимая какой-то заурядный по её мнению женский роман, в котором мама мысленно заменяла главных героев на их с папой, и убрала её на стол. Она задержалась взглядом на спящей матери и улыбка её погасла, потому что грудь старушки не вздымалась. Женщина немедленно бросилась нащупывать пульс, но отклика сердца так и не услышала. Дочь уткнулась лбом в колени матери, тихо роняя слёзы и сжимая её безжизненную руку. Мама наконец-то обрела покой, которого так желала, а в семью незаметно подкрался траур.
Миссис Соломонс проснулась в своём кресле, когда яркое солнце нещадно светило в глаза. Она вспомнила, что уснула за чтением и приподняла руку, чтобы укрыть глаза от ослепительного света, но заметила, что её рука выглядит молодо, а чувствует она себя легко и непривычно бодро. Женщина оглянулась, прислушиваясь к звукам в доме, и подумала, что это просто один из тех редких, но приятных снов, в которых она видит своего мужа и может провести с ним время. Пусть это и была игра её подсознания, как объясняла свои сны сама Роза, он был всегда настолько реальным, что она с нетерпением жаждала этих встреч, как Хануки. Женщина преступила Лету и прошла на балкон, с которого открывался вид едва ли не на весь мир. Неподалёку виднелась небольшая лодочная пристань, на которой сидел с удочкой он и рыбачил, прямо как в тот день, когда она сказала ему своё имя. Босыми ногами миссис Соломонс, не спеша, прошлась по горячему белому песку в сторону Алфи, что сидел с пустым ведром для рыбы и лениво развалившейся рядом собакой. Он выглядел таким, каким она его запомнила при первой их встрече в пекарне, когда она только приехала в Лондон и занялась своим делом. Его лицо не было изуродовано ожогами и шрамом, он был молод и свеж, а короткая борода неаккуратно торчала в разные стороны, формируя на правой щеке своеобразный пробор.
— Ведьма, — еврей потянул ухмылку и едва закусил нижнюю губу, доставая крючок из воды, — наколдуй мне рыбы.
Роза тихо хохотнула, присаживаясь рядом и опуская ступни в тёплую морскую воду. Она сразу обняла одну его руку и ощутила тепло его тела, а затем нежный поцелуй в макушку и танец трёх запахов, которые ни с чем не спутает.
— Я так скучала, дорогой. Так скучала…
— Я знаю, Розочка, я знаю, я был рядом всё это время. Сработала твоя теория, видишь? — Он потрепал по холке Капитана и убрал удочку в сторону, положив руку с обручальным кольцом на пальце на обнажённое колено Розы, приподняв немного юбку её лёгкого цветочного платья. —
