Вглядываюсь в водную гладь и вижу какие-то размытые образы. Нечеткие, обрывочные, как кадры из фильма, будто смотрю в запотевшее стекло, сквозь которое видна лишь в темная комната, а в ней лица. Впечатление от этой мешанины видений жуткое и не внушающее ничего хорошего… Мне почти каждый день видится одно и тоже, снова и снова: истощенные, плачущие дети, с ними что- то происходит, и они все время от этого страдают, им больно и страшно… Они пытаются вырваться, сбежать, но у них ничего не выходит, рядом всегда кто-то есть… Тень… силуэт… кто именно разглядеть не выходит, как бы сильно я не пыталась всмотреться, было лишь чувство что это мужчина или несколько мужчин, скорее всего разные. Я пыталась выяснить у берегини, что это за видения, но она ничем не могла мне помочь разобраться в том, что происходит, а может и не хотела… Лишь отрицательно качала головой и сбегала в лес, оставляя меня на берегу одну. После нескольких бесплотных попыток я прекратила ее преследовать, потому что всякий раз, как пыталась настичь убегающую лисичку тут же просыпалась…
И просыпалась после этих снов в ужасно подавленном состоянии, на душе был неприятный осадок, хотелось прекратить это все, спрятаться и ничего не чувствовать, но как именно это сделать, не знала…
— Скорее бы отправится к знахарке… — с таких мыслей и начался мой сегодняшний день, под впечатлением от еще одного пережитого кошмара.
Проснулась я не самая первая, Зелеслав сидел на лавке у печи и натягивал рубаху. Боянки видимо уже не было, потому что занавеска в ее закуток была сдвинута и в проеме виднелась прибранная постель.
— Ну если Боянка встала, то матушка и подавно… — думала я, сползая с лавки и натягивая приготовленный на сегодня сарафан.
Одевшись и подвязав волосы, чтоб не мешали, пошла на улицу, привести себя в порядок. Управившись и понаблюдав немного, как братец кормит скотину, вернулась в избу. Здесь уже хозяйничали матушка с сестрой. Мама цедила надоенное молоко в кувшины, а Боянка взялась ставить хлеб. Я преодолела всю горницу и угрюмая, и мрачная взобралась на свою лавку. Улеглась, в надежде никого и ничего не видеть, чтоб не сорвать свое раздражение, вызванное очередным сновидением, на близких.
Теперь я даже понимаю Чипрану и ее манеру от плохих новостей замыкаться в себе на какое-то время. Если не знаешь и не можешь сказать что-то хорошее, то лучше помолчи и попытайся перетерпеть никому не нагрубив, не испортив настроение и не разругавшись. Смысла то все равно нет, а от того, что проорешься допустим, никому легче не станет и тебе в том числе. Только переживать начнут и беспокоится что с тобой что-то происходит и это может повторится. Ведь гнев и страх на самом деле заразен…
Находясь в своем преотвратном расположение духа, я лежа наблюдала за возней родных, проваливаясь в апатию и накрываясь тяжелым и вязким одеялом депрессии.
— Если эти сны не прекратятся я, наверное, свихнусь. — закралась мысль в голову. — Неделю смотреть кошмары с маленькими, периодически меняющимися беззащитными детишками, это слишком… Никто не выдержит.
Матушка обернувшись от печи, в которую ставила котелок и заметив мое угрюмое личико, спросила:
— Веда, стряслось чего? — отставляя в сторону ведро, стоящее на пути и вытирая руки, подошла ко мне.
— Нет мам, просто сон плохой приснился. — проговорила я ровным голосом.
— Что сильно дурной? Что снилось то? — присаживаясь на мою постель, озабоченно спросила мама.
— Да так… не разобрала толком, как обряд за Отомаша провела, так и началось на следующий день… — ответила, смотря в одну точку и замечая краем глаза, что матушка как-то подобралась.
— Что, с отцом или братьями что? — обеспокоенно спросила мама.
— Да нет не с ними… — пробормотала, не зная стоит ли рассказывать. — Дети, плачущие снятся… В беде они какой-то, а что- где не знаю, тяжко… — сказала я грустно и с отчаянием в голосе.
— Ну доча, это может быть и просто сон. — успокоила меня женщина. — А может и беда где… главное что ты о ней теперь знаешь. Вот скоро к Сении на обучение поедешь, спросишь у нее, что это за видения… — помогла найти хотя бы временное решение матушка, кивнув в ответ, я крепче обняла подушку и уставилась на месившую тесто Боянку.
Женщина поднялась и ушла к печи, а я взялась обдумывать ее слова.
— Она конечно права, сейчас все равно ничего поделать не смогу… К тому же, я то точно знаю, что это не просто сны, ведь видения были в реке, а не как обычный сон, когда не понимаешь, что спишь, а там в лесу ко мне является только то, что происходит сейчас… Может стоит просто не ходить туда больше с Василисой? Не хочу этого видеть… Если Сения сможет ответить, что это такое, то ничего не стоит попросить берегиню, отвести меня туда вновь… Сама то я дорогу найти никогда не могу, сколько б не пыталась…
Быстрее бы уже отправится учиться, столько вопросов и не одного ответа, страшнее и неприятнее неизвестности ничего нет. А как выясниться, что творится с этими детьми, и кто они, можно будет решать хоть что-то, а не трястись как осиновый лист на ветру. — погружаясь в дрему, думала я.
И снова этот лес…
— Господи я уже боюсь здесь находится… Ну делать нечего, если стоять на месте, Василиса меня тоже найти не может, дня три назад уже проверяла… Так что вперед навстречу с берегиней, теперь то уж точно выскажу ей, что не могу больше на это смотреть… — размышляла я, решительно шагая в сторону цветастой чащи.
Шла вперед минут десять по извивающейся то влево, то вправо тропе и прямо передо мной неожиданно выскочила из черных кустов моя трехглазая проводница… Она уселась на тропу будто ожидая от меня чего-то. Посмотрев на что-то подозревающую Василису и не заставляя себя долго ждать, намерилась сразу выяснить волнующий меня вопрос и обратилась к ней:
— Василиса послушай, я не хочу больше видеть этих детей… — не много неловко с нотками стыда в голосе, начала свой монолог. — Ты же знаешь, что я ничего не могу для них сделать… Мне очень жаль, но я в правду не в силах сейчас что-либо изменить в их жизни… — умоляюще говорила, внимательно слушающей меня собеседнице. — В данное время уж точно… Я сама такой же ребенок, хоть и не совсем… Можно я больше не пойду с тобой к реке? Это тяжело понимаешь? Я все что с ними происходит воспринимаю так, будто это со мной творят что-то ужасное, так
