И сомнений не оставалось, когда очнувшись, она тихо повторила древние слова на языке своего нового народа: я выбираю путь…
Прости меня, Учитель, и поверь — иначе было бы хуже.
***
В горном храме — ночь и тишина. В горном храме запах ладана, моря и осенних листьев. В горном храме тепло мерцает свеча в окне хозяйственной пристройки, где старшие наставницы засиделись за полночь с чаем и медовыми орехами…
Более десяти лет назад именно они заприметили странную молчаливую девочку — ученицу ведуньи Морэндис. Около девяти лет назад они видели ее уже другой — ровный свет души обратился в остывающий пепел. Ровно пять лет назад она пришла за помощью — нет, не ища совета о своем даре, о прошлом или о будущем. Так странно — беда ее была не той, что убивает подобных ей, но той, с которой им, дочерям войны, частенько случалось встречаться…
Лишь гораздо более тяжелой. И сегодня, получив вести из столицы, сестры вновь говорили о ней.
— Ты думаешь, мы поступили правильно? — Тихо спросила одна женщина.
— Время покажет, — ответила ей другая. — И потом, это был ее выбор. Иначе все стало бы еще хуже.
— Может и к лучшему было бы ей умереть?
— С глаз долой — и пусть мучается подальше от нас? Нет, сестра. Не говоря уж о том, что мой первый долг — помогать женщинам и исцелять их раны… я недавно говорила о ней с жрецом Древних. Она может нам помочь.
— Чем? Ей самой бы кто помог — прости Темная Мать, она же безумна!
— Нет, сестра. Ум у нее как раз в порядке — лишь часть души вырвана и рана полита ядом. Помнишь ведь, как мы готовили зелье…
— И рада бы не вспоминать. Веришь ли — думала, эта отрава, отнимающая память, нам здесь не понадобится.
— Понадобится еще и не раз, — проворчала другая. — Это тебе не занозу из пальца вынуть. Оно не отболит, может лишь онеметь на время… и девочка будет пить отраву до той поры, пока ее душа не станет достаточно сильной, чтоб выдержать боль.
— И когда эта пора наступит?
— Через десять лет. Через полвека. После смерти. После десятка смертей. Не знаю, сестра…
— Все мужики одинаковы, что с крыльями, что без, — досадливо вздохнула женщина. — Когда я читала о том, как госпожа Рагдис после встречи с князем Береном и его невестой поняла, что мы не там ищем, и возможно, ошиблись в выборе стороны, я долго не могла понять, почему мы остались с Эльдар? Прежде считала, что это был расчет, и наши ушедшие сестры отказались от поиска и сошли с пути ради грядущего блага быть на стороне победителей. Теперь же думаю, это от того, что они поняли — Темный не лучше Светлого. А достать истинного виновника мы не можем.
— И в этом нам поможет она.
— Искалеченная и ничего не знающая о нашем народе?
— Душевное увечье когда-нибудь обернется ее преимуществом. А знание — дело наживное.
— Не в этом дело. Она же чужачка! Ей это не нужно и не интересно — главное, спасти своего…
— И это пройдет — со временем, а времени у нее много. Она поймет, что ей нужны союзники, поймет, что мы не враги, примет нас… Хагур сказал, что это неизбежно, а он не ошибается в таких вещах.
— Ты тоже так считаешь?
— Зачем тут что-то считать, когда брошенный камень неизменно падает вниз?
Долгое молчание.
Тихо потрескивает фитилек свечи — свет от нее золотистый, теплый, уютный, хотя, конечно, эльфийские светильники надежнее. Две женщины думают о делах — делах, которые вершат мужчины, воины, князья. О масках птиц, за которыми скрывается змеиная чешуя. О том, сколько лет, сколько веков прошло в пути для их народа — и сколько еще пройдет.
О жреце Древних, который сидел у них в храме три года, записывая все, что знал — и книгу убрали в ларец, дожидаться того — или той, кто ее наконец-то откроет. Той, которая когда-то в прошлой жизни в глупом юношеском порыве прокляла сама себя.
========== Часть 12 ==========
Отправляясь в Арменелос, она не взяла с собой свой Знак, ожерелье с зеленым камнем. Не взяла и то, что осталось от бабки — с собой у нее были лишь кинжал и фляжку с вином, разведенным настойкой ацелас, да и те она собиралась использовать не для себя. Она не знала, что и кого найдет в городе Короля, но была уверена — то, что ей нужно, там найдется.
Во время после Дагор Браголлах, как она знала, в Твердыню попало множество детей из племени Эдайн — кто-то сам приходил мстить за погибших, кого-то находили братья и сестры… и в ту пору, говорят, все были удивлены огромным количеством видящих среди этих детей. Их силы, обычно, были слабы, ограничиваясь возможностью определить врет или не врет собеседник. Но их было много — практически каждый второй, и рыцари Аст Ахэ дивились тому, как же Эдайн еще не разобрались, на чьей стороне правда — впрочем, неудивительно. Что-то втолковывать взрослым было уже бесполезно — они умели закрывать себе глаза и затыкать уши, а дети таким навыком еще не овладели, и принимали правду — кто легче, кто тяжелей… но принимали. Все.
Дети.
Крайний возраст — пятнадцать лет.
Что ж. В пятнадцать лет они уже убивали, и не глядели, кто перед ними — человек или орк, мужчина или женщина, взрослый, ровесник, или даже ребенок. Главное — северянин. Враг.
Учитель бы осудил… но для него все они дети. И пусть судит, когда падут его оковы, когда исцелятся раны — тогда она примет все, что он найдет ей сказать.
Поселившись в доме госпожи Нарбелет, она редко выходила на улицы. Ей, впрочем, и не надо было топтать город в поисках — дар приведет в нужное место и нужное время, главное, не забыть ацелас и кинжал. А еще платье…
Со щедрого плеча младшей из племянниц Нарбелет ей досталось темно-зеленое, с бисерной вышивкой у ворота и на широких рукавах, достаточно дорогое, чтоб опознать в ней девушку из богатой семьи, достаточно простое, чтобы не привлечь большого внимания. Его-то она и надела, когда однажды вечером ее потянуло из дома.
Долго блуждать по городу не пришлось — ноги сами быстро вынесли на какой-то пустырь, очень удобно заросший высокими кустами. Из глубины зарослей слышался струнный звон. Она поднырнула под ветки, вовремя подобрав подол, чтоб не зацепиться, прошла десяток шагов согнувшись, распрямилась и увидела лохматый затылок
