Иногда совесть и гордость должны уступить желанию жить и остаться как минимум целой.
Лизи подошла к Джокеру, прикоснулась к его пальцам, заглянула в его глаза. Он приподнял брови, ухмыльнулся. Лизи привстала на носочки и потянулась, дотронулась губами до его губ. Поцелуй мягкий, опьяняющий, призывающий хорошенько подумать: «Смотри, я послушная, верь мне».
— Опять какой-нибудь фокус выкинешь, радость?
— Нет, — ответила Лизи и снова поцеловала.
Она сняла с себя куртку, расстегнула блузку. Пальцы слушались, не дрожали, да и мысли не путались. Страха не было: в конце концов, не она первая и не она последняя, кто покупал за секс что-то большее, чем просто душевный покой. Сегодня это будет не потому, что так захотел он, сегодня это покаяние. Выкуп. Договор с дьяволом.
Лизи стояла перед Джокером обнажённая, смотрела в пол, набираясь смелости поднять глаза.
Он мягко взял её за подбородок и приподнял голову.
— Посмотри на меня. Всё ещё боишься меня?
Она покачала головой.
— Боишься.
Когда он дотронулся до груди, по коже побежали мурашки. Он жадно ущипнул за сосок, смял грудь, облизнулся.
— Так ты думала, что я тебя трахну и обо всём забуду? Да? Нет, радость моя, я тебя и трахну, и накажу.
Лизи отошла и села на кровать, соглашаясь принять любую участь. Наверное, бить или убивать Джокер и правда не собирался, а страх, который уже успел улечься послушным котёнком, чуть было не вспыхнул вновь, но Лизи не разрешила себе паниковать. Что бы ни случилось в этом номере, слабости сегодня здесь не место. Уже столько всего наворочено, столько обманов скопилось, что страх — это не то, что должно вспыхнуть в душе. Уж коль скоро Лизи связала одну сторону своей жизни с дьяволом, стало быть, и ей ничто дьявольское не чуждо, особенно если от него не сбежать.
Джокер навис над Лизи и нажал на плечи, заставляя лечь. Волнение робко проснулось, чуть шевельнулось, желая стряхнуть с себя дрёму и забить во все колокола, но нельзя. Спи, леденящий трепет, не открывай глаз до тех пор, пока всё не закончится. Что бы ни случилось: спи.
— Я всё думал, как же… как же… как же показать моей радости, что такое опасность. Протащить по городу раздетой? Позволить своим клоунам насладиться сладким телом? А потом понял, что это всё слишком пошло. Если бы ты не была моей, я бы так и сделал, сел бы и наблюдал, как тебя имеют во все дыры. Но… Ведь ты ещё моя радость?
Лизи смотрела в его безумные, жадные, широко распахнутые глаза. Он ухмылялся и ещё больше походил на демона.
— Отвечай мне, — в голосе сквозила угроза.
— Да, — Лизи разомкнула пересохшие губы.
— Что да? — он схватил её за горло и несильно сжал.
— Я твоя радость, — ответила она.
Наверное, он проверял, проснётся ли удушающий страх, первозданный ужас перед неминуемым, перед отцом хаоса и анархии, перед огнедержателем. Лизи отвернулась, но Джокер ухватил её за подбородок и грубо повернул лицо к себе.
— Смотри на меня.
Голос понизился до хриплого шёпота, и всё вокруг померкло. Его руки блуждали по её телу, аккуратно, настойчиво, изящно: не как извращённый любовник, опасный, искушённый, завлекающий в ловушку и обманывающий обещаниями, а словно музыкант. Лизи в его руках — скрипка, его мелодия в сумраке комнаты, и настойчивые пальцы рождали музыку, понятную только Джокеру. Чтобы услышать её, нужно нырнуть в его бездну. Он наклонился, убрал волосы с шеи Лизи, дотронулся губами до ушка. Заставил стон сорваться. Ещё один. Осыпал лицо поцелуями, заставлял дышать чаще и глубже.
Лизи запустила ладони под его пиджак и стянула с худых плеч. Впервые он не сопротивлялся, не сковывал её движения, не ронял обидные слова, и её пальцы стали смелее. Одну за другой расстегнули пуговицы на жилетке. Джокер снял её и отбросил. Зелёная рубашка — как преграда, таинство, перед которым замирало сердце, словно под ней не человек, а демон, прячущий красные крылья. Пальцы потянулись к вороту, и Джокер перехватил их. Они оба понимали, что была пугающая тайна, Лизи хотела разгадать её, а Джокер играл с ней и следил, чтобы грань не была перейдена.
Его ладони легли на её грудь и смяли, смакуя округлости, лаская. Почему он сегодня такой? Почему нежный? Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Но чуткие пальцы заскользили по коже, трепетные, искусные, спускаясь ниже, торя невидимую дорожку.
Почему так только сейчас?
— Раздвинь ноги, — нетерпеливый и возбуждённый шёпот на ушко.
Лизи не смела ослушаться. Она обвила его шею руками, запустила пальцы в волосы, потянулась к его лицу. Поймала поцелуй. Нежный. Лизи пачкалась в краске, её губы требовали его губы, теперь она касалась их настойчиво и жадно, а его ладонь легла между ног, пальцы проникали глубоко, взвинчивали, будоражили воображение. Лизи постанывала в нетерпении, ей хотелось узнать, что такое нежная, непознанная близость с Джокером: сладкая безнравственность, жаркий, умопомрачительный грех, губительный и слишком сладкий, чтобы от него отвернуться. Преступно божественный.
Джокер заставлял её вскрикивать, и она хваталась за его плечи, впивалась в плечи, закрывала глаза, и её щёки полыхали, губы налились маковым цветом. Он наклонялся и ловил языком соски.
Лизи выгибалась, горела в адском пламени, источала желание. Стонала, и Джокер снова и снова накрывал её губы поцелуем, прижимал к себе. Она вся дрожала от возбуждения, льнула к нему.
— Тебе нравится? — промурлыкал он возбуждённо, глубоко и нарочито медленно проникая в неё пальцами, останавливаясь, наблюдая, как она теряла связь с миром.
— Да, — Лизи едва хватает дыхания ответить.
— Скажи: «Да, папочка», — его голос дрожит от желания.
— Да, папочка…
Он расстегнул ширинку и лёг на Лизи, неприлично широко раздвинув её ноги, взял руку и положил на сочащийся смазкой член. Лизи послушно обхватила его, и он толкнулся в её ладонь.
— Смотри на меня.
Он прикоснулся губами к её виску и простонал от ласки, сначала неуверенной, пугливой, а затем нарастающей, грубоватой. И вдруг он отстранил её руку от себя и достал пистолет, повертел им, наслаждаясь каждой деталью, каждым изгибом оружия, а потом перевёл взгляд на Лизи и чмокнул её.
— Хотел показать, на что способен мой верный Шутник, но приберёг для тебя старину Хенка.
Джокер дотянулся до прикроватной тумбочки и
