Если бы он просто убил лежащую рядом женщину и начал следующую фазу своей жизни, все могло бы разрешиться. Ему фактически приходилось прилагать усилия, чтобы удержать свои руки от действий. Разумеется, она должна была бы чувствовать его внутреннюю борьбу, хотя бы из-за слабой вибрации кровати, когда он ворочался, вовлеченный в конфликт мышц. Но она крепко спала.
Надин всегда проявляла замечательную способность игнорировать реальность и видеть только то, что хочет. Она заигралась с ним в коррекцию. И заслуживала того, чтобы пожинать плоды своих трудов. Разумеется, власти предержащие позволили бы ему сделать это. Разумеется, пример Эмануэля Голдсмита, привлекшего столько внимания, четко указывал ему путь.
Ричард не хотел сейчас ломать голову над загадкой Голдсмита. Он вообще не хотел думать или разгадывать головоломки.
Он снова повернулся в постели, чтобы посмотреть на спящую Надин. Час назад она попыталась склонить его заняться с ней любовью, уверяя, что это даст ему разрядку. Она словно бы находила его страдания привлекательными; они пробуждали какой-то извращенный материнский инстинкт.
Он с трудом вырвался из этой ловушки. Теперь он смотрел на нее, теплую и спокойную, и видел только плоть, которую требовало окончательно успокоить.
Болен. Действительно нужна коррекция не от нее от профессионала. Перебор. За гранью. Написать стихотворение о том, как ее плоть переходит под моими пальцами от живого сна к нездоровой неподвижности. Селекционеры читают стихотворение и приходят погрузить меня в ад хуже того, в котором я сейчас? Вряд ли. Корректологи хлопочут надо мной исследуя мой разум обязательный тщательный просмотр моей души что это здесь как оно тут оказалось? Не трогайте; это яд, ментальный вирус, способный заразить всех нас; должно быть, он подцепил его от Голдсмита. Последний шанс; надо сжечь его сознание его тело в пепел просеять пепел собрать из него нового человека Нового Человека отправить его с сияющим лицом в мир готового вести себя как бойскаут достойного члена общества возможно даже готового искать работу обратиться в государственное агентство занятости и все что для этого нужно прикоснуться к ее шее гладкой теплой нащупать там биение ее крови
Она шевельнулась. Он отдернул руку, убрал подальше. Проснется ли она перед смертью. Сможет ли он мягко упокоить ее.
Во мне еще осталась доброта. Нечто нежное. Очистись от него, или тебя очистят. Сделай это сейчас и мир сам проторит дорогу к моей двери моему мозгу позвольте мы вам поможем. Любопытно, как вы дошли до такого. Вы вините в этом свое воспитание? Нет, друга, который меня разочаровал. Просто разочаровал? Ц-ц-ц. Разочарование – недостаточная причина для всего этого. Нет он предал то, за что боролся. Боролся во мне. Ц-ц-ц. Предательство – серьезная вещь. Она хочет предать тебя, откорректировать. Кому нужна коррекция в теневой зоне я поступаю так как поступают все но это не важно. Важно избавить от страданий. Можно бы выблевать все мои мысли личность воспоминания извергнуть их из глаз на кровать. Они поднялись бы на ножки засеменили поползли по простыням и тогда убили бы ее. Съели бы ее как чудовищные насекомые. Ц-ц-ц. Искаженные представления. Нормальным людям крайне огорчительно заглядывать в вашу голову и видеть такие мысли. В вас такая нечистота, что коррекция будет бесполезной. Приведите селекционеров. Наказание – единственный ответ. Очищающий огонь с ядерным пламенем еще большего страдания.
Он продолжал нежно поглаживать шею Надин.
Еще одна разновидность соблазнения. Займись со мной смертью. Верный способ расслабиться.
Это развеселило его, и пришлось сдержать смешок.
Ну, это уж полное маньячество. Действительно за гранью. По примеру Голдсмита. Вправду ли он радостно смеялся, перерезая глотки ничего не подозревающим жертвенным агнцам, одному за другим.
Но пальцы отказывались сжиматься. Он все еще чувствовал, как услужливый человек внутри незлобивый и нетребовательный сопротивляется этим порывам с несвойственной ему железной решимостью.
Ричард перекатился на спину, уставился на темный потолок, провел взглядом вдоль трещины на потолочной штукатурке, следа давнего землетрясения.
Когда-то он лежал в этой постели, наблюдая за призрачным дрейфом теней возле светильника, и волоски на шее и руках вставали дыбом – он свято верил, что видит нечто сверхъестественное. Ощущаемый им тогда трепет был религиозным, придающим леденящее значение тем редким минутам, в которые он пребывал в этом заблуждении. Постепенно он набрался мужества двух сортов: мужества исследовать это, возможно, связанное с призраками явление и мужество открыть правду и, возможно, разочароваться. Он поднялся в кровати на колени, приблизился к светильнику, встал и протянул руку, чтобы коснуться тени.
Паутина. Большие обрывки паутины отбрасывали тени в свете лампы. Ни призраков, ни благоговения. Тепло от старинного электронагревателя поднималось и создавало движение воздуха у потолка.
Это страдание и миазмы страха, исходящие от тебя, колышут паутину твоего «я», отбрасывая пугающие тени, всего-навсего.
Требовалось только протянуть руку – и избавиться от наваждения.
Снова стать человеком с железной волей, не желающим никого убивать мягким деликатным Ричардом Феттлом, заурядным жителем теневой зоны Лос-Анджелеса. Преданным разъяренным оскорбленным.
Он окончательно проснулся, но ощущал себя совсем разбитым из-за длительного напряжения. Он чувствовал, что его дыхание замедлилось и стало неровным. Слегка покалывало руки, а затем и ноги. Если бы только он мог просто отдаться на волю обстоятельств.
Отпустить все это. Умереть.
Он приоткрыл глаза. Течение утягивало его в туннель, на черном зеве были вырезаны слова, но их не удавалось прочесть.
Его тело онемело, дыхание совсем вышло из-под контроля. Усталость наконец накрыла его, но все же он думал и видел. Ему хотелось совсем не этого; сон должен был принести забытье. Мгновение он пытался вынырнуть на поверхность, боясь провести всю ночь в ужасном трансе, глядя в глотку кошмара. С каждым волевым усилием его дыхание становилось ровнее, он словно бы выходил из транса, но тут на него напал противоположный страх: ведь сейчас он чувствовал себя уютнее и спокойнее, чем прежде. Если продолжать борьбу, страдание вернется в полной мере; лучше уж так, чем как раньше.
Ричард прекратил внутреннюю борьбу. Он хладнокровно наблюдал за туннелем, ожидая, не изменится ли что-нибудь. Комнату он видел только как туманные очертания; он не сомневался, что его глаза не полуоткрыты, а полностью закрыты; но комната по-прежнему походила на остаточное изображение после мгновенной вспышки, ее плоскости и очертания предметов светились мрачно-зелеными. Он видел и туннель, и электрический светильник, который тот загораживал; одно могло проходить сквозь другое. Он словно бы управлял настройками микроскопа, перемещая фокус по разным уровням, открывая все больше
