Офицер растерянно молчал, видимо, до глубины души потрясенный тем пылом, с которым девушка прервала его речь. Почему он не уходит? — в отчаянии думала Виктория, с напряжением вслушиваясь в каждый звук, доносящийся из-за ее спины.
Чтобы хоть как-то разрядить тяжелое молчание, Виктория обернулась к молодому мужчине и задала один из тех вопросов, которые задают, когда нечего больше сказать:
— Здесь всегда такие холодные зимы?
— О, нет, вовсе нет, — с готовностью поддержал разговор ее собеседник. — Помнится, прошлой зимой было гораздо теплее. Все-таки, это не север… Слава Богу, не север, — поспешно добавил он, снова улыбаясь своей натянутой улыбкой.
Тема была исчерпана, и Виктория снова отвернулась к окну. Из-за морозных узоров, затянувших все стекло, было почти невозможно разглядеть хоть что-то на улице. Зачем-то Виктория приложила к окну ладонь, но тут же снова спрятала ее под руку. Холодно.
Со вздохом она повернулась к офицеру. Последний все так же стоял у двери и смотрел исключительно на девушку, но Виктория готова была поклясться, что секунду назад он жадно осматривал заваленный бумагами и обмундированием стол Пестеля.
— Вам совсем не обязательно караулить меня, — поборов неловкость, заметила Виктория. С каждой секундой этот офицер нравился ей всё меньше. — Я буду ждать Павла Ивановича здесь и никуда не уйду, можете быть спокойны.
Она улыбнулась, смягчая резкость своих слов. Молодой офицер улыбнулся в ответ и, склонив голову в знак прощания, вышел из комнаты. Виктория вздохнула с облегчением.
Оставшись одна, она снова устремила взгляд в окно, вслушиваясь в каждый звук, доносящийся с улицы. Бессознательно Виктория прижала руку к груди и, опустив голову, думала о том, что у Пестеля, наверно, все еще держится температура. Он еще не до конца осознал, что она ослушалась его, поэтому не рассердился — другого объяснения его молчаливому согласию остаться она не находила. Щеки вновь запылали, по коже пробежали мурашки. Должно быть, ему было спокойнее, когда она сидела рядом с ним.
И все-таки жаль, что он думает только о революции, с грустью подумала Виктория, но тут же прогнала эту мысль. Ей нельзя влюбляться в него, это заранее проигрышный вариант. Пестель никогда не посмотрит на нее, как на женщину, потому что в его жизни просто нет места для женщины. Виктория это ясно понимала.
Как и то, что этот факт ее невероятно расстраивал.
***
Пестель долго потом вспоминал лица офицеров, собравшихся у дома Директории, и никак не мог найти ответа на свой вопрос — кто предатель. Потому что им мог оказаться любой из полутора десятка людей. Так же, как им мог не оказаться ни один из них. Они собрались, чтобы задать вопросы. И вопросы были, по сути, верные. Всем хотелось выступить как можно скорее, каждый из них считал, что тянуть нельзя. Люди волновались. Они понимали, как понимал Пестель, что Южному обществу не суждено объединиться с Северным. И боялись, что дело рухнет, так и не начавшись. К тому же слухи, долетавшие из Петербурга, говорили о том, что волнения идут не только на Украине, и Александр уже начинает что-то замечать.
Был уже поздний вечер, когда стихли последние разговоры и расквартированные военные разошлись по домам. Пестель мрачно сидел за столом, разгребая ворох бумаг и писем, работая с удвоенным усердием. Он и без того провел двое суток в постели. Упущенное нужно наверстать.
Письма, жалобы, сообщения, квитанции и указы — все это было прочитано-отвечено-принято-к-сведению уже через три часа напряженной работы, и теперь Пестель просто сидел за столом, машинально перебирая свои записи и документы, заново собирая их в аккуратные стопы. У него всегда все было аккуратно разложено: письма — перевязаны бечевкой, документы и военные карты — сложены в папку. Бумаги Общества и важные записи — завернуты в ткань и убраны в надежное место. Какая-либо переписка с Муравьёвым-Апостолом или кем-то из близкого окружения — давно сожжена. Пестель всегда был готов к любым неожиданностям.
Виктория в этот вечер была необычайно тихая. Она где-то нашла завалявшийся выпуск «Вестника Европы» и теперь читала его, сидя на скамейке в углу комнаты. Колени по-детски подтянуты к груди, пальцы машинально ковыряют шов платья, на лбу — озабоченная складочка. Она не сказала ни слова с того момента, как Пестель вернулся, и вообще как будто старалась не замечать сидевшего с ней в одной комнате мужчину. Это молчание с ее стороны не расстраивало Пестеля, нет. Просто немного беспокоило.
— Что нового пишут? — как бы невзначай спросил он, вызывая Викторию на диалог.
Два внимательных глаза сверкнули над развернутым журналом.
— С 1818 года ничего не изменилось, — ответила девушка, переворачивая потрепанную страницу с нехарактерным для нее шелестом.
Пестель задумчиво повертел в руках выпавший из первой версии «Русской правды» лист. Раскладывая бумаги по местам, он не мог не заметить, что страницы были сложены в обратном порядке.
Он поднял исписанный лист и спросил, как бы между прочим:
— Здесь, конечно, ты нашла что-то новое?
Виктория предательски покраснела и ещё ближе подтянула колени к груди. Она умудрилась сесть так, что юбка полностью скрывала ее ноги, включая носки старых домашних туфель.
— У тебя был жар, и я боялась отойти, а она… Она лежала на столе, — виновато закончила Виктория, ковыряя шов еще усерднее прежнего. — Понимаешь?..
Пестель позволил себе незаметную усмешку.
— Понимаю, — ответил он и с невольно прозвучавшим в голосе любопытством спросил: — И что думаешь?
— Думаю, что в вашем плане нет одного важного пункта, — Виктория отложила журнал и опустила ноги на пол. Ее лицо тут же стало до крайности серьезным и одухотворенным, и Пестель, сам того не замечая, откровенно любовался девушкой, почти не слыша, что она говорит.
— И какого же? — спросил он, поддерживая странный диалог.
Виктория быстро мазнула языком по губам и вся подалась вперед.
— Народ. Он даже не знает, что готовится нечто подобное… А ведь бóльшая часть населения — низшее сословие. Крестьяне. Уверена, они поддержали бы вас, если бы знали.
— Угу, — Пестель кивнул, размышляя над ее словами. — Но, позволь заметить, народ не волен решать что-либо. Власть императорская всегда опиралась на дворянство…
— Не в этом дело, — Виктория тряхнула головой, отчего маленькая прядь упала ей на висок. — Дело в том, что их много…
Пестель снова кивнул. Виктория смотрела на него выжидательно, как смотрит на учителя ученик, ожидающий похвалу или порицание. Пестель не хотел ни хвалить ее, ни ругать. Он
