— Мне хватило бы и одного слова от тебя.
С немым изумлением Пестель смотрел на вошедшую. Виктория стояла в дверях — в сером дорожном платье и со сложенным зонтиком в руках. На голове — широкополая светлая шляпка, подол юбки — пыльный. Руки гневно сжаты в кулаки, глаза пылают праведным гневом.
Сделав над собой усилие, Пестель оторвал взгляд от женщины и вернулся к изучению сложно написанного письма.
— Тебе не стоило приезжать.
Он услышал, как зашуршали юбки — Виктория подошла прямо к столу и остановилась напротив. Не отрывая взгляд от испещренного мелким косым почерком письма, Пестель мог видеть, как тонкие пальцы женщины стискивают ручку зонта.
— Ты всё время это говоришь, — понизив голос, ответила Виктория. Она тяжело дышала. Волнуется, понял Пестель, перечитывая одну и ту же фразу уже в третий раз и все-таки не понимая ее смысла.
— Ты мог хотя бы написать, что с тобой все хорошо, — продолжала говорить Виктория. В её голосе явно слышался упрек.
Пестель сидел, она стояла. Оба молчали, но эта тишина не была похожа на ту, что устраивала их обоих, когда они встречались тайком в Петербурге. Эта тишина была напряженная, отнюдь не приятная, и дышала откровенной обидой.
Пестель сунул недочитанное письмо куда-то под бумаги и медленно встал из-за стола.
— Когда ты приехала? — холодно спросил он.
— Только что, — так же холодно ответила она.
Пестель нахмурился. Его руки дрожали — он чувствовал это и знал, о чем это его предупреждает. Головная боль усилилась — в жару ему всегда было хуже — но он никак не показал своего состояния.
— А как же твой муж? Он знает, куда и к кому ты уехала?
— Алексей Дмитрич в Рязани, — Виктория поджала губы и наконец перестала терзать несчастный зонтик. Отставив его в сторону, она посмотрела прямо Пестелю в глаза. — Ты, верно, думаешь, что я очень плохо поступила, что приехала… Да ты и прав. Мне не стоило этого делать. Не хочу навязываться.
— Так почему же все-таки приехала? — почти насмешливо поинтересовался Пестель, жадно глядя на её лицо.
Виктория пожала плечами.
— Я боялась.
— Чего?
— Что тебя арестовали. Я никак не могла найти адрес Сергея, чтобы написать ему. О тебе никто не говорил в Петербурге. Что я должна была подумать?
Пестель непроизвольно сделал глубокий вдох. Боль становилась почти невыносимой.
— И как же ты… Нашла меня? — спросил он то, что интересовало его в данную минуту меньше всего остального.
Ответ он знал заранее:
— Случайно прочитала адрес на конверте. Он лежал на столе Кондратия.
Пестель машинально кивнул. Он так упорно избегал её, что теперь, встретившись с ней лицом к лицу, совсем не был готов к этому разговору. Все навалилось, как снежный ком — смотр, Муравьёв-Апостол с его осторожностью и упреками, напряжение в частях… Приезд Виктории был невовремя. Совсем не вовремя.
Пестель уперся рукой в стол и на секунду опустил голову. В глазах потемнело. Он хотел выпрямиться, посмотреть Виктории в глаза и прямо сказать ей обо всех своих опасениях, но вдруг почувствовал страшную усталость и почти упал, завалившись на бок, на стул. Виктория, до этого момента смотревшая враждебно и почти неприязненно, взволнованно подскочила к нему, встала перед ним на колени.
— Снова? Приступ?
Она тревожно всматривалась в его лицо. Пестель не видел её — перед глазами все еще плясали черные круги — но чувствовал, что она на него смотрит.
— Воды принеси… Пожалуйста… — прохрипел он, стискивая виски обеими руками. Ему было душно и плохо. Голова словно раскалывалась на две части, донимала жара. Он не знал, сколько прошло времени, пока Виктория ходила за водой. Она принесла её и открыла окно, чтобы сделать сквозняк — совсем как в их первую встречу. Пестель усмехнулся сквозь боль. Сколько воды с тех пор утекло…
Он посидел немного с закрытыми глазами, ожидая, когда боль спадет. В кабинете было так тихо, что в какой-то момент Пестелю показалось, что Виктория ушла. Но когда он открыл глаза, она сидела на полу в его ногах, глядя на него снизу вверх заботливо и без тени недавней обиды. Пестель смотрел на нее минуту, обдумывая, что он ей скажет. Он твердо решил, что Викторию нужно отправить обратно в Петербург сразу же — иначе все было зря. Сейчас он отставит стакан в сторону, встанет и скажет ей, что разговаривать им не о чем, она ему мешает и все, что произошло между ними в Петербурге, было ошибкой.
Пестель отодвинул стакан подальше от себя. Встал. На всякий случай отошёл от Виктории на несколько шагов и, не глядя на нее, сказал:
— Нам нужно поговорить.
Виктория встала с пола и выпрямилась. Она смотрела на Пестеля так, словно впервые его видела. За те несколько недель, что они провели вдали друг от друга, он сильно изменился. Во всей его фигуре появилось ощущение тревоги. Осанка, бывшая некогда горделивой, стала напряженной. В глазах, кроме его обычного стремления идти до конца во что бы то ни стало, появилась горькая насмешка. Виктория знала, что он сообщит ей плохие новости. Она ждала и боялась его слов.
— Павел, прости меня, — попросила она тихо, глядя ему в спину. Все, что происходило сейчас между ними, напоминало ей какой-то странный сон. Еще вчера утром она была в Петербурге, провожала мужа, который должен был уехать на неделю, а теперь она стоит здесь — лишний, ненужный персонаж этой пьесы.
Отвернувшись, Виктория сложила руки на груди и вздохнула. Её взгляд упал на пачку писем, лежащую на столе. Это были её письма. Перевязанные ленточкой, они лежали рядом с чернильницей, на середине стола, прямо перед глазами Пестеля. Виктория представила, как он смотрел на них каждый раз, когда садился работать, и её сердце сжалось. Теперь, только приехав в Линчин, она поняла, для чего было это бегство. Вернее, от чего.
Пестель пытался убежать от прошлого, которое у них, к сожалению, было.
— Ты мог просто написать. Я бы поняла, — Виктория покачала головой, спрашивая себя, возможно ли любить Пестеля и не испытывать при этом всю палитру эмоций от страха до ненависти. — Я бы все поняла.
Пестель нервно тряхнул головой. Виктория искоса наблюдала за ним.
— Как же все это затянулось, — вздохнул он, и ей на мгновение стало обидно.
— Ты мог хотя бы сделать вид, что рад мне, — упрекнула она его.
Он повернулся к ней так круто, что она непроизвольно отпрянула. Его глаза смотрели пристально со смешанным чувством отчаяния
