— Из какой ты колонны? — спросил он.
— Из второй. Я отстал, чтобы подобрать пассажира. Всё абсолютно легально… — Я замолк, услышав в своём голосе нотки самооправдания.
— Это легко проверить, — проронил легионер. — Имя?
Я назвал своё имя, потом идентификационный номер. Он не записывал; должно быть, привык всё важное удерживать в памяти.
— Вы въехали с северной стороны?
Я кивнул. Где-то рядом, за пределами видимости, Иттрий сказал:
— Мы заблудились в тумане.
— Вы видели Изменение? — взволнованно спросил чужой голос. Я плохо соображал из-за навалившейся усталости, но кожей ощущал, что вокруг толпятся люди. Черноглазый легионер шикнул на говорившего:
— Потом, потом!
— Нет, почему же, — возразил я. — Это правда. Командир… — почему-то я решил, что беседую с командиром, — что произошло? У нас война с Фабрикой?
Черноглазый воззрился на меня с ехидным недоумением, как на ожившего болванчика. Последний вопрос заставил его нахмуриться.
— Нет, — он качнул головой. — Не думаю. Но это не твоё дело, транзитник.
— Знаю, — сказал я. Он отвернулся, отпуская моё плечо.
— Ладно, движемся дальше! Восстановите цепь!
На краткий миг я оказался в водовороте человеческих тел. Туман дрожал и переливался от суеты световых пятен. Я отступил к машине, освобождая путь.
— …И захватите эмпата, — долетел до меня обрывок командирских распоряжений. Потом он снова взглянул на меня.
— Ты как? Ехать ещё можешь?
Я кивнул.
— Поезжай вперёд до первой развилки. Свернёшь направо, окажешься в западном секторе.
Дальше сам дорогу найдёшь.
— Спасибо, — поблагодарил я. Он одобрительно похлопал меня по плечу, круто развернулся на каблуках и поспешил за своими людьми. Все мои эмоции выключились от усталости, но пока я смотрел ему в спину, обтянутую длинным чёрным дождевиком, меня пробрала мгновенная, идущая изнутри дрожь.
— …Так вот, значит, как, — задумчиво проронил Зенон. Он без особых церемоний выставил Заши с кухни; мы сидели вдвоём. Я машинально водил вилкой по пустой грязной тарелке.
— А ты молодец, Бор.
Вот уж чего я не ожидал услышать. Я поднял голову и вопросительно посмотрел на старого транзитника. Он кивнул.
— Даже вдвойне молодец. Если бы ты умолчал о случившемся, я вряд ли смог бы тебе помочь.
— Думаете, это дело выплывет наружу?
Зенон пожал плечами.
— Если эмпат проболтается… Но ты не робей. Я, как непосредственный начальник, был поставлен в известность — это главное.
В этот момент я увидел его в новом свете. Передо мной сидел невозмутимый, коренастый, немолодой уже человек, многое повидавший на своём веку. Тяжёлые короткопалые руки удобно покоились на столе. Как лидер, он был незаметен, но его присутствие успокаивало не хуже, чем стены родного общежития. И мне впервые пришло в голову, что царящая здесь товарищеская атмосфера — дело его рук.
Мы ещё некоторое время посидели в мирном молчании. Я прихлёбывал из кружки полуостывший чай. Наконец Зенон, как бы освобождаясь от задумчивости, тряхнул головой и проронил:
— Когда я был зелёным пацаном, в Таблице тоже творилась буча. Мда… Бурное было времечко…
— Может, расскажете? — осторожно попросил я. — В порядке обмена опытом…
— Может, и расскажу, — усмехнулся он. — Когда-нибудь. А сейчас иди-ка на боковую. И чтоб в следующий раз я увидел нормального работника, а не сонную муху!
Солнце было повсюду. Пронизанная им молодая листва светилась как бы собственным светом, словно огромный салатовый фонарь. И монетки солнечных зайчиков падали сквозь неё в зелёное ситечко травы. Мы с приятелем сидели плечо к плечу на краю большого оврага — там, где большой пласт желтоватой земли пытался преодолеть земное притяжение и, вихляя кустарниковым хвостом, вырулить в атмосферу. Обрывки взволнованных речей ещё висели в воздухе, обволакивая нас невидимой спутанной сетью.
Но вот мой приятель — или это был я сам? — молча протянул руку в сторону горизонта, и я увидел длинный, истончающийся как шприц, шпиль Башни. Много километров было до её подножия, но шпиль в прозрачном воздухе просматривался так отчётливо, что достичь его казалось чем-то лёгким, не представляющим труда. «Там, — подумал я, — находится Святая Машина. Предел реальности, барьер, за которым…» Что? Я не знал. Но переход за этот барьер манил обещанием чуда. «Ты пойдёшь со мной туда?» — спросил приятель, снова сделавшийся отдельной личностью. Имени его я не помнил, оставалось только смазанное воспоминание от лица. Я кивнул. «Уль?» — уточнил он, показывая мизинец. Я засмеялся и поднял мизинец в ответ. «Уль». С отголоском этого слова в ушах я проснулся.
Несколько минут я пролежал неподвижно, гадая, не был ли этот сон приветом из прошлого. Прошлое я помнил плохо, — точнее сказать, не помнил вообще. «Такое бывает, — сказал мне при первом обследовании молодой синеглазый врач, — если из места с нестабильной реальностью явиться в место, из которого исходят волны Изменений. Удивительно, как ты вообще сумел пробиться…» Я вспоминал того врача с благодарностью — он единственный удосужился объяснить хоть что-то растерянному тринадцатилетнему пареньку. Во время обследований выяснилось, что я транзитник. Мне об этом сообщили не сразу. В промежутке были четыре года в спецшколе-интернате южного сектора, которые я провёл будто в вакууме, отгороженный от остальных ребят прочной стенкой одиночества. Интернат был малочисленный, городские дети казались мне чужаками, да и как я мог подружиться с кем-то, если и сам точно не знал, кто я и что из себя представляю? Нельзя сказать, что жизнь в интернате сильно меня тяготила, но общага транзитников дала мне то, в чём я больше всего нуждался — чувство локтя, атмосферу товарищества, слабым электрическим полем которой было пронизано трёхэтажное обшарпанное здание. И вот теперь этот сон, со всплывшим из глубин памяти словечком моего детства… Пацан, поднявший кверху мизинец и сказавший «уль», давал тем самым торжественное обещание, что говорит правду и не намерен причинять никому вреда. Сейчас мне казалось, что я всегда это помнил.
Но если сон так точен в мелочах, не было ли в реальности и всего остального? Неужели я родом из места, где ярко светит солнце и трава растёт как придётся? Вскочив с разворошённой постели, я прислонился лбом к прохладному оконному пластику. За окном стоял вечный весенне-осенний сезон. Пена хлестала из широких воронок водосточных труб; дождевые потоки затопили отведённые им желобки и претендовали уже на всю проезжую часть. Побочный эффект, мать его так… Откуда на маленьком клочке земного шара столько воды?
Я раздражённо отвернулся от окна. Кое-как заправил постель, натянул свежую майку и джинсы и вышел из комнаты. Полутёмный захламлённый коридор был пуст, но из холла, расположенного напротив лестничной площадки, долетали приглушённые обрывки фраз.
— Да дёрганый такой, ты наверняка его видел. Полгода назад, в товарищеском матче, он выбил зуб Марику Открывашке…
— Ну, вопли Марика я, допустим, помню…
— А я хорошо
