Редвальд вывел Сильюна и Люка из разрушенного королевства, и они снова оказались на берегу моря. Больше всего на свете Редвальд любил пространства на пороге миров, как здесь, где кончалась земля и начиналось море, и для перехода из одного в другое нужна была только лодка. Или, что еще лучше, только твое обнаженное тело.
Редвальд остановился на границе, где галька заканчивалась и начинался песок.
– Я решил уйти во второй раз, и на этот раз навсегда. Я начал с берега земли, принадлежавшей моему отцу Титиле, я шел и шел, пока не вернулся туда, откуда начал.
Он показал вдаль пляжа, где появилась его фигура. Тот Редвальд медленно шел по песку у самой кромки воды и тянул за собой толстую огненную нить Дара. Кисти рук совершали в воздухе движения, объединяя его силу и его намерения в долгосрочный проект.
– Ты так же восстанавливал границу Фар-Карра, – выдохнул Люк, повернувшись к Сильюну. – Невероятно!
– Я всегда считал это невероятным, – ответил Сильюн. В его интонации смешались усмешка и восторженный трепет.
Тот Редвальд, поравнявшись с ними, остановился. Огненный канат, который он держал в руке, шипел, разбрызгивая сверкающие капли Дара. Свободной рукой он потянулся и вытащил из темноты другой конец. Потом осторожно соединил их вместе.
Редвальд вспомнил, что́ он чувствовал в тот момент – секундное колебание перед тем, как навсегда изъять у людей память о себе. И облегчение и освобождение, как только он это сделал.
Некоторые события и люди стоили того, чтобы их забыть.
Люк ахнул, когда золотой канат вспыхнул, освещая берег в обоих направлениях, и медленно потух. Осталось лишь призрачное мерцание, опоясывающее море. Но вскоре и оно исчезло.
Редвальд протянул руку, и у кромки воды появилась очерченная светом дверь. Он открыл ее, нежно-золотистое сияние омыло его утомленное тело, и что-то звучало – наблюдавшим издали это казалось похожим на щебет птиц. Измученный, несчастный и полный радости, тот Редвальд из пространства воспоминаний вышел из мира.
Дверь закрылась, и теперь на пляже стояли только они трое.
– Вы ушли, – сказал Сильюн, – и мир забыл о вас. Хотя остались предметы, как напоминание. Кресло канцлера, бывшее прежде королевским троном. Резьба на нем повествует о вас, не так ли?
– Да, она была сделана во время моих странствий, когда слухи о моих деяниях дошли до новых правителей Британии. Когда в стране не осталось ни одного Searugléaw, никого, наделенного Даром, я, должно быть, выглядел фантастической диковиной.
– Подождите, – встрепенулся Люк. – Не осталось ни одного Одаренного? Вы весь Дар забрали себе?
– И в ваше время владеющих Даром не так уж много, Люк. А когда я жил, Британия была страной слабой, и нас, Searugléaw, были считаные единицы. Захватчики, пришедшие с севера, были воинами. Они презирали силу и искусство Дара и не жаловали тех, кто им владел. Лишь столетия спустя несколько Одаренных вновь поселились на этом острове. И, как вам известно, потребовались еще сотни лет, прежде чем Одаренных стало достаточно много и они обрели смелость вырвать власть у Бездарных королев и королей, которые правили этой землей в то время.
Редвальд видел, как юноши впитывали его слова, пока он вел их обратно по пляжу – в их время, к их телам, оставленным у костра. Они постигали историю своей страны, у них на глазах исчезали белые пятна, и все наконец становилось ясно и понятно.
– Но почему вы снова в этом мире? – спросил Сильюн, держа руки над огнем, чтобы согреть их, после того как они вернулись в свои тела. – С нами. Вы заделываете те трещины, через которые память о вас просачивается в сознание людей, или есть что-то иное, что удерживает вас здесь?
– Или кто-то? – добавил Люк.
Редвальд понял, о чем его спрашивают, этот юноша с острым пытливым умом, который хочет все на свете знать, и второй, с открытым сердцем, бросающийся на защиту каждого, кто в беде или обижен. Они правы.
– После того как я покинул этот мир, я время от времени возвращался, чтобы подлатать сотворенное Даром и оставленное здесь. И пока я это делал, я по старой привычке бродил без устали, иногда являл себя тому, кто попадался мне на пути. В последний раз это была девушка, она жила в замке. Такая одинокая и такая прекрасная. Мать хотела выдать ее замуж, а ее брат никакого мужчину не мог терпеть рядом с ней, хотел, чтобы она принадлежала только ему. А девушка желала лишь свободы. Ее звали Рона.
Люк все это время напряженно слушал, подавшись вперед. И когда наконец прозвучало имя, это стало для него как откровение свыше.
– Рона. Среди вересковых полей она делила со мной любовь. Но она не знала, кто я, и когда она сказала мне, что ждет ребенка, я осознал, что у нас с ней нет общего будущего. Как я мог остаться здесь – нестареющий, не знающий смерти? Я мог бы взять ее с собой, но переходы между мирами не всегда легки и часто очень опасны. И если быть до конца честным, я люблю гулять между мирами в полном одиночестве. В итоге я сделал эгоистичный выбор и снова покинул этот мир. Но я никогда не переставал думать о нашем ребенке. Поэтому я вернулся, чтобы найти их. Но время и место здесь и там – разные, и найти дорогу назад сложно. Когда я погрузился в своих поисках в Дар, то почувствовал, что есть кто-то, чей Дар схож с моим. Я подумал: возможно, это мой ребенок.
– Но это был мой Дар, – сказал Сильюн, глаза его блестели.
– Да, твой, – подтвердил Редвальд. – Смотрите.
Он поднял руку, и свет Дара, мерцая, окутал их. Дар, как звезды, осветил ночное небо, так как был частью всего мироздания. Сияющая воронка возникла вокруг Редвальда, а потом такая же вокруг Сильюна. И – он видел это, когда они встретились в первый раз, – яркая светящаяся нить тянулась от Сильюна к Люку, соединяя их. Сильюн привязал к себе Люка, так король Титила даровал bord-gehat – клятву защиты своим любимым воинам.
Юноши, ошеломленные, созерцали сияющие вихри, а Редвальд тем временем
